Анна Юльевна оглянулась. Вон они сидят, постаревшие, но бдительно следящие за базарной модой Сидорова с Евгеньевой, две оставшиеся из шести. Остальные куда-то поступили и что-то окончили. А эти все продолжают подгонять под коллектив новеньких. Катя с ними не ладит. Впрочем, Анна Юльевна уже давно выглядит ухоженной и элегантной. Поняла тогда с их помощью, что встречают по одежке, а провожают по уму, но на пенсию. Да и много чего еще поняла.
Катя Трифонова начала закатывать рукава халата. То ли в рукопашную с Новиковой собралась, то ли давала понять Анне Юльевне, что остается пахать с ней. А Анна Юльевна Клунина, глядя на девушку, думала: «Соскочила, поди, с кровати, плеснула в общей умывальной воды в лицо, надела, что попалось, и понеслась заспанная на работу, даже не позавтракала. И на щеке еще след от подушки не исчез. Несуразная она все-таки», – против воли разулыбалась Анна Юльевна.
– Екатерина, – шепнула врач медсестре, – иди-ка ты по пенсионерам. Съешь что-нибудь перед дорогой. А на обратном пути купи мне бутылку минералки, ладно?
Катя удивленно посмотрела на Анну Юльевну, что-то проворчала, недовольно кивнула, но потом скорчила счастливую гримаску. Неожиданная прогулка ясным летним утром – славное мероприятие.
Андрей Валерьянович Голубев поднялся рано и сразу вынул из холодильника магазинные котлеты. Всегда покупал их в «Кулинарии» на углу и не одобрял создания похожих отделов в супермаркетах. Говорил: «Не приживутся. Выбору еды способствуют маленькие уютные помещения, где ничто не отвлекает от вопроса: блинчики, котлеты или голубцы?»
Полуфабрикаты он считал великим изобретением – и кухонной возни немного, и дома пахнет едой, то есть жизнью. В детстве, когда прибегал со двора, проголодавшийся после бурных мальчишеских развлечений, мил ему был невесомый запах жареного мяса. О, как мощно он просачивался на лестничную клетку и привлекал к двери пару гордых вольных кошек. Мелких родственников леопардов Андрюха отпихивал ногой, а одна зверушка всегда укоризненно шипела, тщетно сопротивляясь и напрягая мускулистое тельце. Но потом обе возвращались к порогу и вдыхали пьянящий аромат, не рассчитывая уже на угощение.
В юности Андрей как-то пробовал поститься, выдержал день, но к вечеру впал в лютую тоску: ненавидел себя, признавал грехом каждый свой вдох и выдох, бормотал о непростительности такой жизни и каменел от безысходности. Отец спросил, что с ним. Сын рассказал, каким ничтожеством себя чувствует. Тогда папа вздохнул, скрылся в кухне и минут через двадцать вернулся с тарелкой ароматных пельменей. Приказал немедленно съесть. Андрей устало повиновался. Еще через десять минут он подумал, что далеко не идеален, но ведь не злодей, что Бог создал все и всех так, как