– Знаю, Алеша. Только я тебе сказать хотела еще вчера, что сосиски и пельмени есть нельзя. Пельмени можно только сверху – тесто, да и то если начинка изнутри не сильно его испачкала. А сосиски можно только сосать. Они поэтому, наверное, так и называются: голодно если стало, пососи – легче голод перетерпеть будет…
– О господи! Что ты несешь?
– Я ничего не несу, – удивилась Олена. – Я же стою. С пустыми руками. Ты не заболел ли у нас, Алексей?
– Да нет, не смотри так. Я просто удивился: голод перетерпеть… Как его перетерпишь-то?
– Ну, до сна. А как заснешь, глядишь, сон приснится. Во сне поешь.
– А проснулся когда?
– Ну, тут уж утро вечера мудренее… Даст Бог день – даст и пищу! – Заметив, что Алексей полез в холодильник за колбасой, Олена молитвенно сложила руки на груди: – Не надо, пожалуйста, не надо!
– Это почему же ты к нашим продуктам так?
– Ядовитые они! – заговорщицки прошептала Олена. – У вас здесь почти вся пища ядовитая. Лучше ее не есть. Вот молоко. Оно хорошее. И хлеб… Зря ты так на меня смотришь… Просто ты не понимаешь, привык. А я – чувствую!
Алексей хотел что-то возразить, но не успел: из большой комнаты зазвучала музыка – полонез Огинского.
– Ох! – восхитилась Олена. – Вот музыка у вас, в вашем будущем, – райская! Не музыка – счастье! Бездонное, безграничное! – Не в силах сдержаться, Олена раскинула руки и поплыла по кухне, кружась. – И ведь инструмент-то какой – на все голоса! Так и поет, за душу берет…
Тоже услышав известный мотив, Николай Аверьянов выскочил из душа и бросился в большую комнату…
– За душу берет, в небо лететь с собой тянет… – продолжала кружиться в танце Олена. – Сердце радостью наполняется.
– Издеваешься? – хмыкнул Алексей. – «Сердце радостью наполняется»… Это ж сотка, отцовский мобильник. Полонез Огинского, – значит, из части. У отца АОН.
– Ничего не поняла! – отрицательно тряхнула головой Олена.
– Ну, он же в отпуске, и к тому же выходной сегодня. С утра звонок – понятно: срочно вызывают. Абзац! Хорошего теперь не жди! И чего ты расплясалась? Не поняла? Это его воевать, на войну какую-то зовут, а ты от радости пляшешь!
Олена опустила руки и отвернулась к окну. В глазах ее блеснули слезы.
– Олена… Да ты не обижайся! Ты многого еще не понимаешь в нашей жизни.
– Да, – согласилась Олена и, смахнув слезу, села за стол, уперлась неподвижным взглядом в груду хлебных ломтей. – Я многого еще не понимаю.
На кухню заглянул Николай, уже одетый в форму:
– Ребята! Меня вызывают. Что-то срочное!
– Если что – звони!
– Конечно, обязательно! – Закрывая за собой входную дверь, Аверьянов-старший крикнул уже с лестничной площадки: – В крайнем случае, с самолета по сотке позвоню!
– Служба… – извиняющимся тоном объяснил Алексей.
– Я