– И-извините, я вас не заметил, – заикаясь, сказал он маленькому седовласому старичку.
– Помнится, в году так шестьдесят седьмом была сильная гроза, но такого светопреставления и тогда не случилось. Смотрите, никак молния ударила в дерево… – указал он пальцем, и Никита, подняв голову, замер с открытым ртом: молодой стройный ясень под проливным дождем горел, как новогодняя свечка. – Вот так видишь своими глазами – и верить приходится. А что это на самом деле – господь один знает.
– Глаза обманывают? – усмехнулся Никита, скорее, чтоб просто поддержать разговор, чем действительно из интереса.
– Душа лжет, – ответил старичок. – То есть она-то и согласна бы сказать правду, но ее слабый голос никто не слышит. Когда она отчаивается пробиться к разуму, ей приходится сдаться, и она идет на оговор.
– Кого? – удивился Никита.
– Самой себя.
Повисла тишина. Никита не мог понять смысл произнесенных старичком фраз, они казались ему бредовыми, хотя человек рядом выглядел вполне вменяемым.
«Наверное, я схожу с ума, – уныло подумал Никита. – Вошел в подъезд, который как раз осветила яркая вспышка молнии, и тут было пусто. Затем невесть откуда появляется собеседник и говорит со мной замысловатыми фразами, а я ему отвечаю. Да так, что сам же себя и не понимаю…»
– Не все способны понять себя, – заявил вдруг старик, будто отвечая на мысли Никиты.
– Вы, простите, кто? – осторожно спросил Лавров.
– Эх, молодой человек, разве ж это важно на самом деле – кто? Истине неважно, из чьих уст она прозвучит, потому что в любых одеждах, в какие бы ни рядилась, она все равно остается истиной.
Наверху хлопнула дверь, и на лестницу с лаем выскочила собака. Никита оглянулся на великолепную афганскую борзую с расчесанной длинной шерстью, машинально проводил ее взглядом и только открыл рот, чтобы спросить: «А что есть истина?», как понял, что в подъезде он снова один. Старичок исчез. Наверное, вышел, пока Никита таращился на пса.
Дождь прекратился, прямо перед подъездом шелестел осенней листвой ясень, целый и невредимый, без малейших следов огня.
Никита подошел поближе, задрал голову и так стоял, тупо глядя на дерево и пытаясь понять, что же все-таки произошло, пока боль в шее не стала нестерпимой.
Ветер стих, небо немного прояснилось, и выглянуло солнце. Никита шел, стараясь привести мысли в порядок, а в голове калейдоскопом крутились события, лица, фразы. И вопросы, вопросы, вопросы… Но ни на один пока не нашлось даже спорного ответа.
Лужи задорно поблескивали, однако Никита не видел ничего вокруг, и потому ноги его промокли, а полы длинного плаща выпачкались в грязи. Он шел, как лошадь, у которой отпустили поводья, без всяких мыслей и планов, надеясь, что дорога сама выведет его куда-нибудь.
Какой-то дерзкий мальчишка, пробегая мимо, едва не спихнул Никиту в яму, выкопанную посредине дороги. Чтобы удержаться на ногах, Никита ухватился за фонарный столб и буквально носом уткнулся