Ополчение вышагнуло за село, одолев заросший бузиной овраг, когда возле строя возник, будто из воздуха родившись, Алексей Иванович Гагарин.
Анна Тимофеевна, принимавшая участие в проводах ополченцев, увидела мужа, хотела броситься за ним, но вдруг раздумала.
К хромому добровольцу подошёл командир ополчения и что-то сказал ему. Алексей Иванович сделал вид, что не слышит, и продолжал шагать в строю. Командир приблизил ладонь ко рту, бросил какую-то команду, ополченцы прибавили шагу. Гагарин изо всех сил старался не отстать.
Ополчение перевалило через бугор и двинулось чуть не на рысях в ту сторону, где небо обливалось зарницами залпов. Гагарин отстал. Он напрягался во всю мочь, но против рожна не попрёшь: не позволяла калечная нога держать шаг наравне с остальными. Он отставал всё сильнее и сильнее. Потом остановился, грустно и сердито поглядел вслед уходящим, плюнул и повернул назад.
– Так-то!.. – прошептала Анна Тимофеевна и утёрла взмокшее лицо.
Она видела, что Алексей Иванович пошёл задами села, сквозь заросли крапивы, малины и чертополоха, к дому, и, щадя его потерпевшее урон самолюбие, сказала крутившемуся поблизости Юрке:
– Давай к тётке Дарье заглянем: она мне дрожжей обещала.
По пути им попался могильный холмик с деревянной оградой и белым, источенным мохом камнем, на котором не разобрать стёршейся надписи. Холмик был усыпан поздними осенними цветами: астрами, георгинами, золотыми шарами.
Анна Тимофеевна сдержала шаг.
– Видал? Хорошо было – вовсе забросили могилку Ивана Семёныча. Пришло лихо – вспомнили, кто тут советскую власть делал.
– Мамань, его белые убили?
– Мятеж контрики подняли, сразу после Октябрьской революции. Ну, некоторые сельские коммунисты в подполье ушли, а Сушкин Иван Семёныч отказался. «Я, – говорит, – ничего плохого не сделал, зачем мне прятаться?» Чистой, детской души был человек. Прискакали сюда конные, взяли Ивана Семёныча прямо в избе, повели на расстрел, да не довели: насмерть прикладами забили.
Постояли, посмотрели на могилу первого клушинского коммуниста мать с сыном и двинулись дальше.
У сына потом было много всякого в жизни, но этот холмик посреди села не забывался…
Юрина война
– Я не скажу про всех немцев, они всякие бывали, – рассуждала Анна Тимофеевна. – Конечно, нам судить о них трудно. Кабы они у себя дома сидели – один разговор, а то ведь к нам припёрлись, хотя их никто не звал. Поэтому был для нас каждый немец прежде всего оккупант. И нету другого правила в чёрное военное время, кроме одного: «Смерть проклятым оккупантам!» Ну а по мелочам различия между ними, конечно, имелись; были такие, что тихо себя вели, и мы от них глаз не прятали.
А вот на Альберта лишний раз глянуть боялись, чтобы не заметил он нашу нестерпимую к нему ненависть. Война людей раскрывает и в хорошую, и в дурную сторону. Но Альберту,