Похоже, теперь он не сможет заплакать, даже когда будет жизненно важно. Другие растут, что-то приобретая, а Мар с каждым днем только теряет. Все больше и больше. Скоро от него вообще ничего не останется! Беспомощное отчаяние обрушилось волной, затопило, поволокло. Гады! Сволочи! С-старшие, чтоб вас! Они отобрали у него даже это.
Мар несколько раз судорожно вздохнул, потом задышал ровнее. Отчаянье схлынуло так же быстро, как и накатило, оставив на разоренном берегу обломки далеких крушений, обрывки иллюзий, осколки разбитых вдребезги надежд. Чужих. Неинтересных. Что ж, это не первая ценность, которую у него отобрали. И, как бы там ни было, он все еще жив. И свободен.
А если вернуться – они отберут все. Вообще все. Будут твердить, что он маленький – и вообще до нуля доуменьшают! С них станется. Их четверо, а Мар один. Четверо всяко убедительнее.
Мар снова стиснул зубы.
Не дождутся!
Он бунтовал не впервые. Но впервые – так серьезно.
И впервые был готов идти до конца.
2. ШЕР
…Прежде, чем сделаешь первый шаг, решив идти до конца – подумай о том, как и куда будешь ты возвращаться.
Кто же это сказал? На нижнем уровне даже память отказывается работать как следует, но наверняка изрекшим столь глубокую и витиеватую мысль был кто-то из древних и мудрых. Делать им было нечего, этим древним и мудрым, времена стояли неторопливые, можно о многом успеть подумать, особенно если нечего делать. В том числе и об обратной дороге оттуда, откуда еще никто не возвращался. Интересно, додумались они хоть до чего-то стоящего, те древние? Мудрые и привыкшие выражаться столь витиевато по любому поводу.
Потому что вот он, конец. Дно. Самый нижний ярус Чертогов Разума. Самый глубокий подвал подсознания.
И что?
А похоже, что и все…
Только такой наивный человек как Джон мог поверить, что, прыгнув в пропасть, можно вынырнуть из передоза и проснуться живым и здоровеньким. Ну или хотя бы просто живым, ладно, не будем требовать совсем уж запредельной доверчивости даже от Джона.
Хотя в своей наивности Джон не так уж и одинок, человеку вообще свойственно заблуждаться, жить надеждой на лучшее будущее – и жить ею долго и счастливо, даже не подозревая, насколько на самом деле эфемерна и несбыточна эта надежда. Человек в массе своей подобен блондинке из анекдота, уверенной, что ее шансы встретить динозавра на Кейбл-стрит один к одному – или встречу, или нет, такие дела, но даже если сегодня и не повезло, то не факт, что не встречу завтра. Что с нее взять, с блондинки?
Если же твой ай-кью рвет в клочья таблицу Айзенка и ты четко прослеживаешь железобетонные закономерности там, где любой самый высоколобый психиатр способен углядеть лишь типичные признаки шизофрении и параноидального синдрома – места для надежды не остается. Остается лишь морфий. Или кокаин. Ну и чертоги, конечно, в качестве универсальной анестезии.
Быть слишком умным слишком больно.
Вот