Вика села на скамейку, застланную домотканой полосатой дорожкой, и замерла. Звуки и запахи лета нахлынули на нее, и ей снова семь лет, сейчас она поест, и они с Аленой побегут на реку, а потом… Да куда захотят! В этом и смысл лета – жить, а жизнь – это свобода.
Вика отпила из чашки малиновый компот и потянулась за пирожком. Эти пирожки позавчера испекла бабка Варвара, и Женька принес их вместе с домашним хлебом. Вот этим самым, что сейчас на столе.
Острое ощущение непоправимой потери наконец настигло Вику, и она, бросив на столе посуду, побежала в дом. Плакать на людях нельзя.
3
– Много ты понимаешь!
Алена сердито смотрела на соседку Валентину, и та отступила на пару шагов – когда Алена сердится, то может и стукнуть сгоряча.
– Да я что… Просто люди говорят – зачем нам убийца в деревне. Да не кого-то убила, родную сестру, это кем надо быть! – Валентина попятилась от забора. – Вот ты туда ходишь к ней, и Женька ходит. Ну, с Женькой ясно, мне вот люди говорили, что там любовь была, а еще бабка его сильно привечала Викторию, хоть непонятно, за какие заслуги. Но я считаю, ни к чему ей тут жить, мало ли, что ей в голову стукнет, после тюрьмы особенно. И люди так говорят тоже.
– Кто так говорит? Ну-ка, скажи мне по именам, кто это говорит? Ты сама приезжая, без году неделя тут живешь, с чего ты взяла, что можешь рассуждать, кому где жить? – Алена вышла из калитки и двинулась в сторону Валентины, и голос ее разнесся по пустой улице. – Ты сама-то кто такая есть? Или ты думаешь, я не в курсе, что ты в городе квартиру пропила, а детей у тебя соцслужба отняла? А здесь живешь – в хате грязь, на дворе беспорядок, ходишь вечно пьяная, платье на тебе нестиранное, сама воняешь, как скотобойня, шею помыть – и то не можешь. Позорище какое! А думаешь, я не знаю, что мужик твой в тюрьме по пятому разу сидит? Так тебе есть место здесь, а Вике нет, когда ее семья тут с деда-прадеда жила? Или ты решила, что никто не знает, что ты тут уже всем желающим дала, и не по разу? А теперь ходишь по дворам, сплетни разносишь, хорошего человека грязью поливаешь, шалава подзаборная!
Алена двинулась к Валентине, и та, взвизгнув, припустила по улице, сверкая черными пятками – свои грязные шлепанцы она потеряла сразу же, как бросилась наутек. На голос Алены через забор выглянули соседи – Настя и дед Григорий.
– Что ты ее так, Ален?
Настя, видимо, убиралась в доме: подол подоткнут, руки влажные, полы мыла, не иначе. Дед Георгий выглянул с граблями – за сеном собрался, но на шум выглянул, не поленился.
– Так представь, что заявила! – Алена все еще злилась. – Ты, говорит, скажи подруге своей, что ей тут у нас не место, раз она убийца.
– Тут у нас?! – Настя от возмущения всплеснула руками. – Года нет как приехала, алкашка грязная, прощелыга городская, а туда же! Правильно наподдала! Жаль, меня рядом не случилось, я б ей волосенки-то повыдергала.
– Руки