Тогда она стала писать письма. Первое было адресовано бабушке с материнской стороны и в нем шла речь о летнем домике в Бослуме, о хвойном аромате, играх с мячом и чтении комиксов во время зноя в палатке. Ты помнишь, бабушка? Как мы нарисовали лицо на дереве за сараем и прозвали его Рамзесом? А помнишь собранную в зарослях ежевику, которая показалась мне кислой, и мы использовали ее для блинов, поэтому все равно сумели ею насладиться? Запах теплого молока с пенкой и мягкие, как персик, морщинистые бабушкины щеки во время вечернего чтения. Возможно, это длилось месяц, возможно, это были воспоминания, оставшиеся от одного дня, но они содержали в себе все хорошее из ее детства.
Следующее письмо предназначалось для матери. Тут было сложнее. Ей хотелось написать, что она скучает, потому что она действительно скучала. Смерть матери погрузила ее в состояние постоянной тоски. Она скучала по присутствию мамы, но почти не помнила ее и совсем не скучала по периоду материнской болезни. Повязка, которую надо было менять каждые три дня, усталость и отсутствующие, замутненные морфином глаза.
Она не скучала по жалости и стыду от желания скорейшей смерти своей собственной матери. Но ей хотелось, чтобы ее снова назвали звездочкой, чтобы было кому писать письма. Она в никуда писала о своих буднях; о библиотекарше с грустным взглядом, о кривом полу в своей комнате, к которому она никак не привыкнет, о книгах, которые приносила из Королевской библиотеки и не читала.
За невысокими деревьями, посаженными вдоль улицы, дом казался мрачным и неприступным. Йеппе отключил сигнализацию и снял ботинки, не зажигая свет. Это была старая привычка, оставшаяся с тех времен, когда его поздний приход мог кого-то разбудить. Он открыл холодильник, но никак не мог решить, чего хочет. В конце концов он налил себе чашку чая, воспользовавшись куокером, агрегатом, на приобретении которого настояла Тереза и с которым он так и не смог примириться. Агрегат брызгался и обжигал пальцы, чайный пакетик раздувался и плавал на поверхности мутной воды. Он не мог решиться даже на серьезный перебор с алкоголем! Его мужского достоинства хватало лишь на довольно-таки сдержанное злоупотребление болеутоляющими. Он мог бы написать книгу. Но она тоже оказалась бы скучной.
Оставив чай на кухне, он взял с собой в постель компьютер, чтобы записать соображения, накопленные за день, и дать им возможность помариноваться у него в голове, пока он будет спать. Проходя через спальню, он отвернулся от той половины кровати, которая принадлежала Терезе, и направился прямиком к своей измятой части. В бывшей ее тумбочке лежала «Камасутра», которую они купили на уикенде в Париже, когда они еще наслаждались обществом друг друга. До лечения бесплодия. До Нильса. Теперь книга лежала в ящике как постоянная насмешка над его верой в любовь и превращала половину спальни в минное поле. Он мгновение постоял в размышлении, затем сгреб одеяло, повернулся и пошел обратно в гостиную. Положив несколько подушек к спинке дивана, он сел, выпрямив спину, и открыл ноутбук.
Кристофер