Я шел к ее дому напрямик, запоминая дорогу обратно к метро. Ночью все выглядит иначе, легко запутаться, а в позднее время спросить не у кого, если же опоздаешь на пересадку, то лови такси, а это полста рублей тю-тю.
Лариса открыла дверь, улыбнулась, пропуская в прихожую. Я с неловкостью втиснулся, я всегда почему-то в прихожей смущаюсь. Лариса тут же ускользнула на кухню, там шипело и булькало, оставив раздеваться и переобуваться в домашние тапочки.
Живет одна, но плюнуть в лицо тому, кто скажет, что это квартира женщины, которая живет одна. Одинокая, но не одна. В ванной в глаза сразу бросился изящный бритвенный прибор, блеснули лезвия «Жиллетт», а в стаканчике – две зубные щетки. Это не значит, что живет кто-то из мужиков, дураку ответит с усмешкой, что в подмышках бреет, а умный и не спросит – понятно, это и есть уют. Если кто подзадержится, то утром можно сразу на службу… Может, это и бывает последней каплей, когда колеблешься: пересилить себя и встать из теплой постели, а потом – в холод и ночь, или остаться до утра.
– Я шампанское сразу в морозилку, – предупредил я. – Пусть хоть чуть остынет.
– Да-да, – согласилась она. – Тут есть место…
В уголке морозильной камеры только кусок подернутого инеем мяса. Я положил бутылку набок, захлопнул, нога моя зацепила табуретку, а задница осторожно опустилась на сиденье.
Она суетилась возле плиты, на сковородке вкусно шипело, я с неловкостью подгребал ноги, когда она осторожно распахивала холодильник, – кухня маловата.
На плите булькало, кастрюльки гремели, а я украдкой рассматривал ее со спины. Рослая, сложена неплохо. Видно, замужем была недолго, если была. У плиты старается, но ощущение такое, что чаще питается всухомятку. Для гостя на стол летит дефицит – тут мы еще не европейцы, – к тому же знала, что приду, а мясной магазин – вон через улицу. Мол, мужик без мяса – не мужик, а голодная обозленная тварь.
– Проголодался? – спросила она, не оборачиваясь.
– Да нет, ничего.
– Еще минут пять! Мясо почти готово.
Рядом со сковородкой разогревается нечто в мелкой кастрюльке, подпрыгивает крышка, и по всей кухне расходится аромат гречневой каши.
Я вспомнил, что пора сказать что-нибудь приятное, и заметил, что у нее очень уютно – хрен там уютно! – но она расцвела, стала рассказывать, как подбирала обои, искала им в тон шторы, а я рассеянно кивал, украдкой посматривая на часы: пятнадцать минут до метро, полчаса до пересадки: перекрывают в час, так что отчаливать нужно не позже половины первого…
Взгляд рассеянно скользил по верхушке кухонного шкафчика, где выстроились два ряда фирменных бутылок. «Бехер», естественно, коньяк «Наполеон», глиняные бутылочки «Рижского бальзама», деревянные сувенирные с Кавказа – вино в них плевое, но из-за бутылок берут. Штук восемь маячит во втором ряду. Видок таков, словно один приемщик пустой тары поставляет эти декоративно-нищенские выставки на весь город. В детстве бабушка рассказывала про