В памяти всё спуталось, но я, как ни странно, почти спокоен. Что мне злиться и на кого, если внутри меня всё выгорело… Выгорело – от слова «горе».
Я снова парю, как безумная в своём упорстве птица, над жёлто-голубым морем, и подо мной всё та же бесконечная шевелящаяся черта. И зрачок, глядящий из глубины, никуда не делся. Вон как он слегка колышется, словно зовёт к себе и одновременно отталкивает. А может, просто смотрит сквозь меня куда-то вверх. Туда, где среди нависающих туч когда-то непременно выглянет солнце.
Но я уже не один. Две лёгкие невесомые тени парят надо мной. Хочется поднять голову и убедиться, что это мой сын и тот рыжеволосый парнишка, которого я оставил на высотке. Но не могу. И – очень боюсь. Вдруг это не они, а кто-то другой, кто мне сейчас совершенно не нужен.
На душе спокойно и пусто. И ещё какое-то незнакомое чувство радости от того, что мы снова вместе. Нет больше никакой несправедливости в том, что они ушли, а я остался. Они, оказывается, всегда рядом со мной, все эти годы, только намного выше, над головой, и поэтому я до поры до времени не могу их увидеть. Даже когда мрак сгущается и ломит в висках, я чувствую их горячее прерывистое дыхание над моей головой. Дыхание моих мальчиков, моих родных мальчиков…
Но проклятая память не перестаёт без устали тасовать свои замусоленные карты.
Я опять со своими шестью солдатами на той афганской скале, которую обстреливают моджахеды. Горячий пот стекает по лбу и выедает слезящиеся глаза.
– Нужно выбираться отсюда, – говорю я бойцам, – но кто-то должен остаться, чтобы прикрыть отход.
Мне протягивают коробку со спичками, но мой сын, который тоже здесь, среди солдат, качает головой:
– Не надо! Я остаюсь…
– Но почему ты? – почти шепчу я, а в голос срывается, и в глазах слёзы. – Сынок…
– Я должен, – отвечает сын, – а ты, отец, уводи солдат… Кто это сделает, кроме нас с тобой?..
Задираю голову и гляжу в белёсое раскалённое афганское небо, но и там нет ответа на мой безмолвный плач.
А меня тем временем уже уносит в другое место и другое время. Я сижу у окна и гляжу на улицу. Сквозь деревья виден край дороги, по которой в этот полуденный час почти не проезжают автомобили. Жара, и лишь редкие порывы ветра перекатывают по улице какие-то пластиковые пакеты и разовые стаканы, вывалившиеся из мусорного бака на углу.
Жду кого-то и… не помню, кого. Это уже было когда-то раньше и непременно должно повториться. Я боюсь этого, потому что будет, как и тогда, больно и страшно, но этого не избежать…
У бордюра останавливается серая машина, и из неё выходят трое военных – двое мужчин и совсем юная девочка. Старший поправляет фуражку и, не глядя на попутчиков, направляется к нашему подъезду.
Сердце у меня замирает, и я напряжённо жду стука в дверь. Слышу шаги по лестнице, ещё секунда – и раздастся стук… Но шаги поднимаются выше, и я облегчённо перевожу дыхание.
И тут же неожиданно срываюсь с места, распахиваю дверь