– Дурой, ты была тогда, дурой ты осталась и сейчас, Алиса.
– Я считаю себя умной, в отличии от тебя. Ты ничего в этой жизни не добился, тебе все дали. Преподнесли на блюдечке.
– Завидовать не хорошо, Алиса.
– Я не завидую тебе, а глубоко сочувствую, – сказала я со вздохом, выражая ему свое презрение.
– Знаешь, в чем наша с тобой разница? Я могу делать все, что хочу, и не думать о последствиях, а вот ты никогда не сможешь этого. За мной стоят люди, которые в любую минуту подадут мне руку помощи, если я буду падать со скалы, а тебе некому помочь. У тебя даже нет родителей и собственной семьи. Ты – несчастный человек. И единственное, что тебе остается, жить в своей придуманной и напечатанной тобой реальности. Хоть этого ты добилась, – это звучало слишком жестоко по отношению ко мне.
– Это ты, глубоко несчастный человек. Знаешь почему? Потому что, не знаешь и не понимаешь значение таких слов как любовь, забота, дружба. У тебя никогда не было преданных друзей, заботливых родителей, любимой девушки. Родители тебе дали многое, но этим они не компенсировали свою любовь.
– Заткнись! Не смей так говорить! – стал он кричать на меня и резко оттолкнул от себя.
– Видишь, ты не можешь воспринимать правду, ведь это правда и тебя бесит это. Это суровая действительность твоей жизни.
– Хватит, – стал он уже просить меня, но я продолжала давить на него еще больше.
– Не хватит, Никитка, – я издевалась над ним, как только могла. И только сейчас поняла, как его это задевает.
– Алиса, закрой свой рот, – сказал он грозно, прижав меня к стене, схватив двумя пальцами за скулы и больно на них надавив.
– Не ты мне его открывал, ни тебе мне его закрывать, – сказала я ему.
– Неужели? Ты в этом так уверена? – спросил он, нагло мне улыбнувшись.
– Да, – ответила я, пытаясь высвободить свое лицо, но мне этого не удавалось.
– Давай проверим, – сказал он и его губы стали терзать мои.
– Прекрати, – говорила я, но его это совершенно не останавливало. Его язык проник в мой рот. Поцелуй мне был настолько противен, что после всего, мне хотелось просто вырвать.
– Это не значит, что ты мне нравишься, – произнес он, оторвавшись от поцелуя.
– Отпусти меня, – стала я вырываться еще сильнее.
– Пожалуйста, – сказал он и отошел от меня.
– Ты идиот, – сказала я ему, пытаясь салфеткой вытереть свои губы.
– Я настолько тебе противен, Головка? – спросил он меня самодовольно.
– Более чем, – ответила я.
– Ну, тогда считай, что я объявляю тебе войну.
– Что? Что за бред ты несешь?
– О, май год, – стал он говорить на своем ломаном английском.
– Все равно, ломанный язык, – сказала я с сарказмом.
– Мне наплевать, но за этот цирк, ты поплатишься, – сказал он и ушел