Вижу поле. Владимир Буров

скрыть от командования семь лишних подбитых танков? Коррупция. Ведь это всем выгодно. Всем, кроме русских бойцов, защищавших это направление на Курской Дуге. Теперь будут считать, что танков было только девятнадцать. Но и это неплохо. И знаете почему? Было бы гораздо хуже, если бы кто-то додумался, что ничего вообще не было. Как будто на карте и Прохоровки-то нет. Конечно, немцы через свою разведку Абвер, могли проверить, сколько на самом деле было подбито Тигров. И, что удивительно, всё бы сошлось. Потому что русские всегда первыми проверяли через Доктора Зорге, или других законспирированных в немецких штабах разведчиков, сколько было подбито в том или ином бою танков, самолетов и другой техники. Немцы нет.

      Иногда даже вообще не проверяли. Вот вам и хваленая немецкая точность. Они, например, верили, что их самолетные Ассы сбили по триста пятьдесят самолетов! В том смысле, что верили, не проверяя. На слово. А русские нет, пока Доктор Зорге не подтвердит – никаких наград. Например, Покрышкин сбивал, сбивал – сбивал, сбивал немецкие самолеты, а ему записали реально сбитыми штук шестьдесят, кажется, не больше. Более того, и Зорге-то верили не всегда. Например, он передал сигнал СОС, мол, война началась! Никто не поверил. Фантастика. Хотя с другой стороны, какая фантастика? Титанику вон тоже говорили, чтобы сильно не разгонялся, айсбергов полно на пути. По барабану. Полный вперед! Ну, и нарвался, естественно.

      Так что Марксу лучше было соврать, чем говорить правду.

      – Что происходит? – спросил его по рации генерал Гудериан, который у нас учился когда-то стратегии и тактике ведения танковой войны.

      – Прошу прощенья, генерал, но я не могу подобрать другого слова, кроме известного вам русского слова:

      – Херация! – Тигры горят, как бенгальские огни в Рождество.

      Гейдрих очнулся в своем не загоревшемся танке, навел пушку Тигра на пушку наводчика Паши и разбил ее вдребезги.

      Это была победа.

      – Жаль, нет шампанского, – сказала Зина.

      – Рано радуетесь, – сказал Эвенир, наконец, появившись из небытия.

      – А в чем дело? – спросила Зина. – Ты собрался еще что-нибудь сломать?

      – Я здесь ни при чем, – ответил старший лейтенант. – Несовершенство затвора Стрекозы.

      – А почему у нас ничего не заело? У хорошего танцора всегда что-нибудь мешает. – Зина презрительно посмотрела на бывшего начальника оперотряда общежития университета. – Ты болван, Штюбинг, – добавила она.

      – Нет, это вполне возможно, – сказал Борис. – Вторая Стрекоза не только другого калибра, но с другим механизмом посылки патрона. Это экспериментальные образцы. Мы их испытываем в боевых условиях.

      – Ну, а до этого же она стреляла? – потребовала дополнительных доказательств Зина. Но не услышала. Вместо них был упрек Эвенира:

      – Рано радуетесь, – и предложил Зине посмотреть в свой бинокль.

      – У меня есть свой, – ответила девушка. В окулярах немцы шли длинной шеренгой на разбитую