Я вылезла из кровати и потихоньку прошла к твоей спальне. Меня вдруг охватили те же чувства, что и в детстве. Я так часто делала – осторожно пробиралась сюда, где спали родители, когда мне становилось страшно ночью, когда после твоих рассказов мне снились кошмары. Я толкнула дверь и проскользнула внутрь.
В комнате было душно и тепло, и при виде твоей неубранной постели я вдруг расплакалась.
Я присела на край, взяла твою подушку в хрустящей темно-серой наволочке с кроваво-красной окантовкой и прижала к себе. Перед глазами вдруг ясно возникла картина, как мы с тобой входим сюда в день рождения мамы. Мы приготовили ей завтрак – она тогда уже болела, и мы старались не ссориться. Но перемирия никогда не длились долго: тебя утомлял груз постоянной ответственности за меня, ведь за мной вечно нужно было присматривать. Я забиралась к маме под бок, а ты смотрела, прищурившись, с презрением и болью одновременно.
Я никогда не понимала тебя, но если тогда мы не были близки, то сейчас ты для меня совсем чужая. Я сижу в твоем доме, среди твоих вещей, но дом мне знаком, а ты – нет. Начало разрыву положила та ночь, когда мы были еще подростками – тебе исполнилось семнадцать, а мне тринадцать. Та ночь, как топор, раскалывающий полено, образовала между нами глубокую и широкую трещину.
А спустя шесть лет ты снова подняла топор и на этот раз расколола нашу связь окончательно. Это случилось на поминках. Мы только что похоронили маму и вместе вышли покурить в сад в ту холодную ноябрьскую ночь. Я едва соображала от горя, а ты с завтрака пичкала себя лекарствами и постоянно что-то говорила. Рассказывала о предстоящем путешествии, которое собиралась совершить в Норвегию, чтобы побывать на скале Прекестулен – шестисотметровом утесе над фьордом. Я старалась не слушать, поскольку знала, что это такое, и не хотела обсуждать. Кто-то из друзей отца нас окликнул:
– Девочки, с вами все в порядке? – Язык у него слегка заплетался. – Топите свои печали?
– Топите, топите, топите… – повторила ты.
Ты тоже была навеселе. А потом посмотрела на меня из-под опухших век, и глаза у тебя странно блеснули.
– Джу-у-лия, – обратилась ты, растягивая мое имя, – ты когда-нибудь думаешь об этом?
Ты накрыла мою руку своей, но я ее отдернула.
– О чем «этом»? – Я поднялась со скамейки, не желая больше находиться рядом с тобой. Мне хотелось остаться одной.
– О той ночи. Ты… когда-нибудь это обсуждала с кем-нибудь?
Я шагнула, намереваясь уйти, но ты схватила меня за руку и сильно сжала.
– Ну же, Джулия… Признайся. Неужели в глубине души тебе не понравилось?
После этого я перестала с тобой разговаривать. И твоя дочь считает, что это я повела себя с тобой «ужасно». Мы по-разному видим одно и то же,