Когда я проснулся, Солнце уже заметно склонилось к Иерусалиму, небо по-прежнему было ясное, безоблачное, было очень жарко. Почти сразу я увидел вдали на тропе со стороны Иерусалима десяток маленьких фигурок, не спеша шедших вверх, именно сюда, на северный холм. Лучи Солнца как будто мягко вели их. Иногда они останавливались и что-то обсуждали, окружая человека в белой накидке. Когда они подошли поближе, оказалось что их одиннадцать, и двенадцатый был русоволосый, с небольшой бородкой, в белой накидке-таллифе. Он выделялся среди них, простых иудеев, по виду рыбаков или крестьян. Было тихо, и ветерок едва шевелил листья маслин, и ничего больше ещё не было слышно. По мере их приближения становилось заметно прохладнее, жара как будто спадала, и воздух становился по осеннему ясен. Скоро я начал различать отдельные слова, но смысл ускользал от меня, хотя арамейский, на котором они говорили, я знал уже довольно хорошо.
Кто был русоволосый в белой одежде? Иисуса в Иерусалиме я видел несколько раз. Обычно Он проповедовал в их храме, а нас, не иудеев туда не пускали, но дважды я видел и слышал Его беседы с людьми: один раз возле купальни Вифезда около овечьих ворот, – год назад, когда Он исцелил там больного, калеку чуть ли не с рождения. Другой раз это было около храма, уже в последний Его приход в город, после воскрешения Лазаря, когда толпы окружали Его и шли за Ним. В пятницу 14 Нисана, в день казни Назарянина, родители не выпускали меня из дома, боясь беспорядков. И посыльный от прокуратора оповестил нас с утра о возможных беспорядках, что возбужденные саддукеи столпились около претории, а в толпах на улицах снуют ещё и фанатичные зилоты, для которых выхватить из-под накидки кинжал и полоснуть чужестранца – заветная цель. К тому же, как оказалось, в тот день по обычаю, накануне пасхи выпустили из тюрьмы какого-то разбойника, – в общем денек был ещё тот! Отец, помню, в очередной раз сокрушался, что до сих пор торчит в этой дикой провинции и ругал иудеев, их фанатизм, упрямство, презрение ко всему чужому и к власти цезаря. У отца было немало хороших знакомых среди книжников, к которым он ходил иногда, но никто толком не мог объяснить отцу про этого Иешуа. Всем им было ясно, что Он необыкновенный человек, этот Галилеянин, никто даже не мог вспомнить подобного человека, и иудейские знакомцы отца сравнивали Его с предсказанным в их Пятикнижии Мессией, но чем больше Иисус говорил, тем более становилось непонятно, чего же Он хочет, – хотя говорил Он среди простых людей очень просто, я сам слышал.
Сначала думали, что Галилеянин выступает за ученых и умных фарисеев, или даже за ессеев, у одного из которых крестился