Утром сосед был готов разделить наши хлопоты. «Эй, брат, принеси ботинки!» – крикнул он, вертанувшись на полке в другую сторону и сунув голову в коридорное пространство. Непонятно, кому конкретно адресовалось послание, но какой-то «брат» немедленно принёс ему обувку. Он вышел на ближайшей станции и купил арбуз, которым угощал нас и особенно настойчиво Серёжу, умиленно глядя, как тот вгрызается в ароматный полумесяц, а потом водил его мыть лицо и руки.
Настало время обеда. Работники ресторана понесли металлические судки, гремя многоэтажной подставкой и распространяя по вагону терпкий запах распаренного харчо, жареного лука, перегоревшего томата и бог знает чего ещё…
Парень харчо брать не стал, а взял азу по-татарски с варёным рисом, сел рядом с Игорем за столом и открыл крышку. Напротив сидели мы с Серёжей.
Остро запахло томатом и солёными огурцами. Парень начал есть. Серёжа провожал напряжённым взглядом каждый кусок мяса, исчезающий за шевелящимися усами. Что делать? Я ёрзала от неудобства ситуации… Ни увести, ни отвлечь ребёнка было невозможно. На третьем куске наш сосед поднял глаза от миски и, подвинув её к Серёже, ласково спросил: «Хочэшь?»
Тут Серёжа перевёл взгляд с парня на меня и спросил своим ясным хрустальным голоском:
– Мама… Это – чурка?
Показалось мне, или на самом деле в вагоне повисла звенящая тишина?
О боги мои, опустите бархатный занавес над этой постыдной сценой! Никогда, слышите, никогда, клянусь вам, не было в нашем семейном лексиконе этого слова!.. Никогда я не чувствовала себя такой тварью и идиоткой одновременно! В голове обрывочно летали мысли про «кынжал» и высадку по стоп-крану посередине нагретой зноем степи. И это было бы «спра-авэдливо».
Видимо, всё это хорошо читалось на моём мучительно напряжённом лице с полузакрытыми глазами.
Знаете, что сделал парень? Он протянул свою смуглую большую руку через стол и потрепал моего сына по белобрысым кудрям:
– Ничего, – сказал он, – малэнький ещё…
…Вагон привычно зашумел, и мы поехали дальше.
Про катыклош
– Ка-ти-клощ, – по слогам диктует Гуля.
Я записываю. Понятно, что основа – слово «катык», но под Гулиным пристальным взглядом исправлять мне неудобно.
– Не знаю, как объяснять. У вас, Ирин-апа, вообще такой буква нет…
Задавив в себе чувство стыда за наш недоразвитый алфавит, в котором «вообще такой буква нет», плюю на фонетические изюминки узбекско-русского перевода, кладу карандаш, плотнее заворачиваюсь в плед и слушаю…
Было это лет двадцать назад. Гульмире было семь или восемь, когда её бабушка, Рсолат-бува, приготовила катыклош из катыка и лапши. Мулла прочитал над ним молитву, и получился священный суп для… Ок-момо, вот. Его разнесли соседям, по всей махалле, чтобы ели и молились за Рсолат.
Ок-момо?