Я все же склоняюсь к мысли построить мост, который двигался бы горизонтально, так, чтобы, оттягивая его назад, можно было препятствовать переправе.
Строительство мостов считаю самым верным лекарством от слабоумия.
Что можно сказать о покойном? Понимая природу параболы не хуже других, он слыл также и знатоком циклоиды, что и позволило назначить его на должность министра.
А куда, скажите на милость, его еще можно было деть?
Если б моя голова была ящиком с панорамой, я бы забрал себе в голову целую вереницу военных представлений об устройствах этого мира.
Я весь погрузился бы в очаровательную музыку пуль и мечей. Бешеная нега и упоенье – вот что я ищу в битве.
Читая мои писания, вы получаете самые отчетливые представления о работе моей фантазии. Ибо все я делаю не только для осознания собственной жизни, но и для забавы света. Приступаю я к работе всегда в подавленном состоянии, но стоит мне только коснуться пером бумаги, как первая же буква немедленно становится похожей на смешливую рожицу и я начинаю ее разглядывать с удивительным для себя приятием. Потом рядом с ней появляется еще одна буква, а с ней и другая рожица.
Вот так – от рожицы к рожице – и получается послание, веселящее душу.
Грядет весенний призыв. К нему готовятся обе стороны – и те, кто ловит, и те, кого ловят. Отдельно готовятся солдатские матери.
Ох уж эти матери! Они кормили, растили, за ручку водили, через дорогу и в театр, а потом то, что вырастили, надо отдать – как тут не вспомнить одну большую общую мать?
Я бы поставил на Руси памятник солдатской матери.
Я бы поставил памятник ее терпению. Она – что Русь сама – все стерпит, снесет, сдюжит.
И почему у нас все время надо терпеть и сдюживать?
А потому что крепостное право. Вот как закрепостила Екатерина Великая крестьянина на Руси, так и тянется – все в одну топку.
Сейчас будут грести больных, косых, глухонемых. Не хватает. Два раза в год России не хватает. Поэтому – и студентов, и алкоголиков, и умных, и глупых, и очкариков, и преступников.
В один большой котел. Только чтоб паровоз двигался. И венские стулья, и дрова почерневшие.
Чтоб, значит, поярче.
А, простите, заменить паровоз с топкой на что-то более современное не пробовали?
Пробовали. Меняем. Меняем, меняем, меняем. Каждый год идет реформа. Одежда от Юдашкина.
Одежда будет от Юдашкина, а снизу– кирзовые сапоги. Без паровоза никак.
Сейчас у нас в армии каждый третий – офицер, и все последние войны показали, что это не армия. Это что-то другое, потому что как до дела, так самолеты не летают, танки глохнут, а восемнадцатилетние как бараны бегут на штурм.
И кладут их тоже как баранов.
Так, может, начать с офицеров?
Можно и начать. Сократят. Училища сократят и сделают новые училища.
В некоторых странах принято так: войска быстрого реагирования и ополчение.
Войска