Я всегда говорил: Россия – страна победившей пошлости. Правда, побывав в других странах, я как-то мягко и незаметно снял с нее грех первородства.
Человек шутит. Это лучшая защита. К шутящему не пробиться. Он вообще не здесь.
Мне написали, что надо пожить под паровым катком, чтобы трехмерную жизнь ценить как высшую ценность.
Когда проходишь через непрекращающуюся череду различных унижений, то результатом этого могут быть книги. Но в них все преломляется, и унизительное уже так не выглядит. Служить можно, только поменять бы отношение к людям. А оно у нас не меняется. Увы. Для начальства люди – мусор. С этим тяжело примириться. Мой Гена Янычар – это как раз отщепенец. Таких единицы. Хорошо бы, если б книги заставляли людей меняться.
Еще раз: бездушие на флоте – это принцип. Слабые не выживают. Сильные зачастую не так чувствительны, может, потому они и сильные. Чувствительные в начальство не попадают.
Затеял сборник «Покровский и братья». История этого сборника такова.
Однажды пришел ко мне Вадим Федотов и сказал: «Саня! Пикуль писал вместе с литературными неграми. Они все готовили, он обрабатывал и выпускал под своим именем. Давай я буду таким негром, буду поставлять тебе рассказы, а ты будешь их обрабатывать и публиковать под своим именем».
Один его рассказ я переделал и включил в свою очередную книгу под своим именем. Это рассказ «Гвардия».
А потом я переделал еще два его рассказа, но сказал ему: «Давай-ка мы соберем еще несколько человек и сделаем сборник, и эти рассказы включим туда под твоим именем». Так появился на свет этот проект.
Мой Андрей Антоныч – это старпом Гаврилов и еще один командир с «Акулы», который крестился двухпудовой гирей, держа ее на мизинце (такой он был у него величины). Гаврилов так и остался, как я помню, старпомом, потому что был грамотный и строптивый, мог один на один командующему сказать: «Чушь порете, товарищ командующий!»
Таких Система не любит.
А дети наши ничего не понимают. Не жили еще.
У меня лом из рук после восьмичасовой работы сам выпадал. Пальцы не держали.
Дядя Жора – тот, что из моего рассказа «Каджаран», умер, не дожив до шестидесяти. Сначала внезапно умерла его жена. У нее был сердечный приступ. Никого не было дома. Только внучка. Она не понимала, почему бабушка лежит и не отвечает. Дядя Жора ходил как потерянный. Все говорил: «Скоро и я за тобой» – потом заболел менингитом – и все. Через два месяца после смерти жены его не стало.
Иногда думаю вслух. Стою и думаю, а потом замечаю, что окружающие, скажем так, в вагоне метро как-то странно на тебя смотрят. В этом случае надо сказать слово «бля» – немедленно у всех пропадает к тебе интерес.
Я только одного не понимаю: как после песен о холокосте можно потом искать по столам спиртное?
Объясните мне. Значит, поем мы,