Его собственный, домашний спортивный костюм – штаны с широкими лампасами и «олимпийка» на замке. Теплый спортивный костюм из мягкого флиса, который Янка подарила ему в прошлом году на день рождения. Тот самый спортивный костюм, который он снял, уходя из дома полчаса назад, и повесил в спальне на спинку стула.
Сейчас он лежал, небрежно брошенный на стиральной машине. Светло-голубой костюм с белыми лампасами на брюках, белыми вставками на груди и маленькой надписью «Nike», гордо вытесненной каким-то добросовестным турком на местной турецкой фабрике по производству самой фирменной одежды на свете.
И маленькая надпись «Nike», и белая вставка на груди, и светло-голубые рукава – все было в темно-бурых пятнах. Пятна были разного размера, по большей части – совсем крошечные, как брызги гранатового сока.
«Как брызги гранатового сока». Он ухватился за эту нелепую мысль, как утопающий за соломинку, и даже попытался припомнить, не пришлось ли ему перед уходом из дома разламывать пополам гранатовый плод. Но память не откликалась, а во рту вместо кило-сладкого привкуса граната становилось все солонее, и от этой соли его снова, в который раз уже, затошнило. Бурые пятна расплывались перед глазами, но не исчезали – наоборот, становились все больше и больше, отвоевывали у сине-белого цвета свою территорию до тех пор, пока все вокруг не превратилось в сплошное темно-красное пятно.
Это была кровь. Та самая.
Костюм лежал на стиральной машинке вполне буднично. Обычно он всегда оставлял здесь свои вещи, которые требовалось постирать.
Оглянувшись, он увидел Яну. Поймал ее взгляд, который сразу же метнулся в сторону, как солнечный зайчик, и сразу же вокруг стало темно.
– Да не убивал! – закричал он, что есть силы, и ударил сжатыми в кулак костяшками пальцев по дверному косяку. Кожа моментально треснула и засочилась свежими красными каплями. Боли он даже не почувствовал. – Не убивал я его! Слышишь? Ты слышишь меня?!
Она испуганно кивнула и сделала шаг в сторону. Пролепетала бескровными губами:
– Да. Слышу… Ты не кричи так…
– А мне плевать! – снова заорал Евгений, чувствуя, что ему вдруг на самом деле стало все равно. Пусть услышат соседи, пусть сбегутся, пусть вызовут милицию, и пусть эта милиция делает с ним все, что угодно. Сейчас было важно другое – заставить ее поверить. Найти слова, которые оказались бы сильнее этих чертовых фактов, кажущихся неопровержимыми. – Мне плевать, – упрямо повторил он, переходя на злой шепот. – И я понятия не имею, кто устроил здесь, в моем доме, этот гнусный спектакль! Кто переоделся в мой домашний костюм и раскроил башку этому ублюдку! Я не имею к этому ни малейшего отношения, ты меня слышишь?
Он приблизился к ней, больно схватил руками испуганно сжавшиеся плечи и встряхнул несколько раз, повторяя, как в бреду:
– Слышишь? Ты слышишь меня?
Она молчала, в кровь закусив нижнюю губу, и маленькая стриженая голова болталась из стороны в сторону, как у тряпичной куклы.
– Черт, –