Через две минуты только стон шел над болотиной, и судорожно ловили скрюченными пальцами что-то невидимое (очевидно, уходящие жизни) чьи-то высунувшиеся из-под серых копошащихся куч руки. Из шестисот почти человек на этой болотинке уцелело, т. е. легко и тяжело раненными было найдено, только восемьдесят два человека. Остальные были мертвы. И у очень многих мертвецов было по пять – шесть пуль в теле.
Совершенно же целых, притворившихся мертвыми и застывших под грудами тел, было подобрано только шесть человек. Воображаю, как они будут любить своих лейтенантов, если по возвращении из плена попадут к ним дослуживать.
К ним потому, что офицеров нашли при трех ротах только трех. Одного убитого и двух здоровых, притаившихся сзади, за кучами своих мертвых солдат. Остальные все, значит, уцелели и ушли. А все-таки, видно, здорово напуганы чем-то немцы; даже два тяжелых орудия бросили, увязших в пески вместе со своими автомобилями. Мы было хотели их вытащить – куда там! Так ловко засели, что хоть мелинитом[25] подрывай их снизу.
Сегодня вошли в Граево. И озорники же немцы! Просто со злости, видно, камня на камне не оставили там. Расстреляли костел ни с того, ни с сего. В нашей старой квартире – свинарник и «мерзость запустения». Ограблен даже умывальник – доска снята мраморная. Пианино разбито – доска оторвана, клавиши западают и на их костях следы чьих-то грязных ножищ. В богатой гостиной срезаны вышитые шелковые спинки и сиденья с кресел и пуфов.
Потолки расстреляны. Окна тоже. Зачем, кому понадобилось ломать в щепы дубовый стол в столовой – непонятно… Просто жестокость разрушения захватила. Тупая слепая жестокость насилия хотя бы над беззащитной мебелью. И именно тем сильней и злобней эта жестокость, что в бою немцы трусоваты. Пока они вместе, а в спину им глядят дула офицерских револьверов – они храбры. Но разбейся они по маленьким кучкам, и они трусливо бегут или же сдаются. Причем, когда сдаются, то иногда так трусят, что ложатся лицом вниз на землю, охватывают голову скрещенными руками и ждут. Но стоит им лишь убедиться, что им вреда не причинят, они мгновенно превращаются в невероятных наглецов, и в лазаретах требуют перевязки в первую голову, вперед русских.
Сегодня ночью, т. е., вернее, вчера, в Руду, где наш штаб ночевал в «клопинной» избе, явились два татарчонка-стрелка, плохо говорящие по-русски, – переводчики. Говорят, привели немцев. Глядим, стоят на дворе под факелами семь оборванных и грязных немцев. К ним:
– Откуда