Гений жанра. Юрий Домбровский

тайного советника и сенатора, имение в селе Тарханы Чкмбарского уезда Пензенской губернии, где и поселился со своей женой. Село было основано в XVIII веке Нарышкиным, который поселил там своих крепостных крестьян из числа отчаянных воров, головорезов и закостенелых до фанатизма раскольников – то ещё имение! Ну об этом мальчику вообще не следовало рассказывать. Дед Лермонтова был среднего роста, красавец, статный собой, крепкого телосложения; и происходил он из хорошей старинной дворянской фамилии. Любил устраивать разные развлечения и отличался некоторой эксцентричностью: выписал даже себе в имение из Москвы карлика. После рождения единственной дочери, Марии, Елизавета Алексеевна заболела женской болезнью. Вследствие этого Михаил Васильевич сошёлся с соседкой по имению, помещицей Мансырёвой, муж которой длительное время находился за границей в действующей армии. Узнав во время рождественской ёлки, устроенной им для дочери, о возвращении мужа Мансырёвой домой, Михаил Васильевич принял яд. Елизавета Алексеевна заявила тогда: «Собаке собачья смерть!» – и вместе с дочерью на время похорон уехала в Пензу. Дед Лермонтова был похоронен в семейном склепе в Тарханах. И рассказывать о своём ветреном муже Елизавета Алексеевна Арсеньева также внуку не стала. Просто стала сама управлять своим имением. Своих крепостных, которых у неё было около шестисот душ, она держала в строгости, хотя, в отличие от других помещиков, никогда не применяла к ним телесные наказания. Самым строгим наказанием у неё было выбрить половину головы у провинившегося мужика или отрезать косу у крепостной загулявшей девки…

4

      Спустя четыре года, когда Мишелю исполнилось десять лет, он с бабушкой снова оказался в Пятигорске, на Кавказских водах. Кроме него и бабушки с ними были тётушка и две кузины. К ним в гости заходила одна красивая дама с дочерью, девочкой лет девяти. Миша сразу обратил внимание на эту девочку. На третий или четвёртый их визит он уже смотрел на девочку во все глаза. Он смотрел на неё долгим продолжительным взглядом, будто пытался запечатлеть её образ в своём сердце надолго. Однажды она перехватила его взгляд, он смутился и убежал на улицу. Потом так получилось, что он, не зная о их посещении, вбежал в комнату к кузинам и увидел её – она играли с кузинами на полу в куклы. Сердце его затрепетало, подкосились ноги. Тогда он, конечно, не имел ни о чём никакого понятия, тем не менее понял: это была страсть – сильная, хотя ещё детская. Это была истинная любовь. С тех пор с ним ничего подобного, кажется, не случалось. Минута тогдашнего его первого беспокойства и необычайного волнения осталась надолго в его памяти и ещё долго терзала его детский ум. Над ним смеялись, подтрунивали, дразнили его, ибо примечали изменения его лица и его волнение, когда эта девочка оказывалась рядом с ним. А он потом, закрывшись в своей комнате, плакал потихоньку без причины, желая её просто видеть, и чтобы никто не надсмехался над его чистым чувством, не говорили бы, что рано ему думать о любви. Когда же она снова приходила, он уже не смел