Улыбнётся – и разум побоку,
В голове золотая пыль.
Ангел линией, лодкой, облаком
Растворится среди толпы.
Час колбас
Час колбас и ананасов,
Стёкол лёд и струйных вин,
В блюде плачущее мясо,
Серп сыров и осетрин.
Опрокинутая люстра —
Как латунная латынь,
Сладким чавком, хрюслым хрустом
Хрусталей и сочных дынь.
В голове голодной грёзой —
Ослепляющая муть,
Бликов призрачные звёзды
Норовят в живот пырнуть.
Йодомарин
Надевает старый Пан очки,
Бродит медленно по клетке,
Где кусочек моря в баночке,
В белой маленькой таблетке.
Шевелятся крабы, блики и рачки,
В изумруде моря очумело.
Щурит Пан глаза – слепые дырочки,
Видит море он в кусочке мела.
Так сидим вдвоём – прогресс и я,
Друг за другом наблюдая.
Что ж! Осенняя депрессия
Нас обоих донимает.
Надо бы на небо формуляр внести —
Отпусти, мол, Боже, с тесной кухни.
Впрочем, завтра мы достигнем
сингулярности,
И тогда само всё это рухнет.
Анна
Анна – красное на белом.
Голос ангела извне.
Боль-блудница смуглым телом
На белой лежит простыне.
Остро-дрожащие розы,
Охваченные зимой —
На белизне пастозной
Растрёпанный ангел мой.
Выплеснув алым звуком
Белый гимн тишине,
На горечь, на злость, на муку
Даровано счастье мне.
У огромного Бога
Наших маленьких жизней – нас
у огромного Бога
так много
в ладонях… и,
по правилам грубой игры,
как бы он ни старался…
драчливых, убогих
не удержит никак:
кого-нибудь – раз —
и уронит.
А на вымершем Марсе
и вовсе гуляет сквозняк.
Влез лис
Влез лис
на леса,
снял соль
с колеса.
Лес – лаз
в небеса,
соль – слёз
голоса.
Лес – сад
ласковых лоз.
Рос свет —
кладезь полос —
плёл плоть
и угасал.
Лес лис
светом лизал.
Хрущёвки
Ничего не замечая,
Сокрушительный и ловкий,
Сильной лапой кран ломает
Рёбра тонкие «хрущёвки»,
В груде балок плесневелых
Под рукою беспощадной
Обнажая кафель белый,
Неожиданно нарядный.
Кафель белый – жизнь чужая,
Чьи-то грёзы и надежды.
Кто теперь по ним скучает?
И кому грустить о прежнем?
Опускается рука ведь,
Только