Последние слова были заглушены обычным «ура». Этим же смятением воспользовался и полициймейстер, чтобы наскоро сказать свою речь без очереди.
– Ваше превосходительство! – сказал он, – я не умею говорить, но всегда скажу: вы заставили уважать полицию!
Волнение насилу стихло; очевидно, что приближалась торжественная минута «настоящей конституции». Подали и съели огромнейшую рыбу. На сцену выступил Сеня Бирюков, в сопровождении всей нашей блестящей молодежи, с отличием занимающей места чиновников особых поручений, мировых посредников и судебных следователей. Одним словом, все наше «воинство возрождения» было тут налицо.
– Ваше превосходительство! – начал Сеня, – я не оратор…
– Я коллежский регистратор, – очень явственно прошипел оператор врачебной управы, бывший уж очень близко к «конституции».
– Шш!.. – пронеслось по зале.
– Я не оратор, но не могу не сказать нескольких слов о теплом участии, которое вы принимали в благодетельных учреждениях последнего времени. На ваших глазах совершился ужаснейший переворот, которому когда-либо был свидетелем изумленный мир. Перед вашим превосходительством были две стороны, но вы не склонились ни на ту, ни на другую. Перед вашим превосходительством были две дороги, но вы не пошли ни по той, ни по другой. Результаты деятельности вашего превосходительства еще не видны, но они будут. Приветствуя вас от лица нашего молодого поколения, я могу прибавить одно: приветствие это есть дань сердца, которую, ваше превосходительство, можете принять со всею безопасностью. Как выразились мои уважаемые предшественники, вы не имеете даже повода сказать в этом случае timeo Danaos et dona ferentes, потому что здесь всякий приносит дары свои от чистого сердца. Ура!
– Ура! ура! ура! – дружно грянуло молодое поколение, потрясая бокалами.
Генерал потупился; он скромно сознавал в эту минуту, что успел угодить всем. Но настроение умов постепенно принимало направление к веселости; на многих пунктах стола громко раздавались требования, чтоб оркестр сыграл что-нибудь русское; советник казенной палаты Хранилов лил на стол красное вино и посыпал залитое пространство солью, доказывая, что при этой предосторожности всякая прачка может легко вывести из скатерти какие угодно пятна; правитель канцелярии уже не вздрагивал, но весь покрылся фиолетовыми пятнами – явный признак, что он был близок к буйству. Одним словом, во избежание неожиданностей, я, как распорядитель, должен был просить батальонного командира, чтоб он сказал свою речь как можно скорее и как можно короче, что он, к общему удовольствию, и исполнил.
– Ваше превосходительство! – сказал он, – буду краток, чтоб не задерживать драгоценные ваши часы. Я не красноречив, но знаю,