Известный режиссер пытался
Всё в Преисподней похвалить,
Без крика в кипятке купался,
Норовясь его отпить.
Хвалебны на земле любили,
А под землей – не повезло,
Дровишек черти подложили
Еще в костер ему назло.
У другого, метр ростом,
В плечах – вершок, быть может, два,
И шеи не было просто,
Торчала только голова.
Да, из котла, откуда боле,
Хотя и должность занимал,
Не знал об отомщеньи что ли,
Когда чужое воровал?
А за дворцы на пляжах дальних
Насыпать соль могли в котел,
Ему бы в исповедальню
И лбом удариться о пол.
И хорошо, что в Преисподней
Привыкли по старике жить,
Без творчества – так удобней,
Мозгой не надо шевелить.
Да, да, мозгой, а не мозгами,
То есть извилиной, она
Всего одна между рогами,
Чуть креативней Сатана.
Он хмурится и произносит:
– Как смело рассуждаешь ты,
Когда не вслух. Если разносит,
Могу и закрутить болты.
Вот дам команду, и вприсядку
Запляшешь на сковороде.
Ладно, сказал так для порядка,
Он должен быть всегда, везде.
Ты думаешь, в раю все можно,
Законы действуют и там,
Допусти неосторожность,
Пройдись случайно по цветам,
Иль выскажи иное мненье
Архангелам наперекор,
Другое будет отношенье,
Такой почувствуешь укор,
Что осязать его ты станешь.
В раю смиренные нужны.
Хотя, возможно, и устанешь,
Рай – сон, надоедают сны.
А грешники поступают
В ад нескончаемой толпой,
Пока ребята успевают,
Они с мозгами, не с мозгой.
И скоро коррупционеров
Будут в реакторах палить,
За то, что без стыда и меры
Стали народное тащить.
Их предлагают водородом
В распыл, в небытие пускать,
И, правильно, таких уродов
Нигде не надо принимать.
В котлы бросать их надоело,
Научным должен быть подход,
От воровства так наболело,
Сам лавы бы налил им в рот.
Сатана не в шутку злился —
Готов был насадить на рог,
Я незаметно помолился
И этим лишь себя сберег.
Говорю ему: послушай,
Глава подземных темных сил,
Мне безразлично, если души
Воров ты пустишь на распыл.
Они к купаниям вашим
Привыкли наверняка,
И это день уже вчерашний,
Не все же грешникам скакать.
Смеются попросту над вами
Сидящие сейчас в котлах,
Все время, пользуясь дровами,
Вы поубавили их страх.
Вон, тот, горбатый, тоже скачет,
Гримасу скорчил, а под ней
Ехидную улыбку прячет,
Так