«Курс на классовое расслоение студенчества, твердо и неуклонно проводимый за последнее время руководящими Центрами в наглей Туркестанской высшей школе, начал давать уже свои благотворные результаты… Внешним толчком, побудившим студенчество стряхнуть с себя гнет аполитичности с ее идейной пустотой, была та "социальная встряска" (массовое исключение из университета студентов непролетарского происхождения – М. П.), которая не так давно бурей пронеслась в жизни туркестанского студенчества.
Участвовать в «классовой борьбе» пролетарский студент мог не только выталкивая из аудитории своего товарища-конкурента. Были и другие возможности. Рекомендовалось, например, глумиться над священниками, верующими. Отделенная от государства церковь по существу не пользовалась защитой закона. Это была как бы «ничейная», а скорее даже вражеская земля, где всяк мог развлекаться. И развлекались. На Пасху и на Рождество компании молодых людей с размалеванными сажей лицами – на голове «рога», позади веревочный хвост – врывались в храмы, горланили, бесчинствовали, оскорбляли верующих. А если кто пытался отстаивать декларированное декретами свободное и беспрепятственное право на богослужение – таких кулаком под дых. И ни-ни… Милиция на случай сопротивления «классового врага», вот она, рядом…
В один из первых дней февраля 1921 г. Войно-Ясенецкий появился в больничном коридоре в рясе священника с большим крестом на груди. Высокий, худощавый, очень прямой («как военный», – вспоминает сестра М. Г. Канцепольская), он, как обычно, прошагал в кабинет, снял там рясу и в халате явился в предоперационную мыть свои удивительно красивые руки. Предстояла операция. Был профессор рыжевато-рус, с небольшой бородкой, светло-серые глаза смотрели строго, отрешенно. Черная ряса ему шла. И никто в отделении не улыбнулся, никто не посмел задать вопросы, не имеющие отношения к больничным делам. И сам он не спешил объясняться. Только ассистенту, который обратился к нему по имени-отчеству, ответил глуховатым, спокойным голосом, что Валентина Феликсовича больше нет, а есть священник отец Валентин.
«Вы не можете себе представить тот шок, который мы пережили, – говорит бывшая медсестра М. Г. Канцепольская. – Одно дело личная вера, даже икона в операционной. К этому мы привыкли. Но надеть рясу в то время, когда люди боялись упоминать в анкете дедушку-священника, когда на стенах домов висели плакаты: «Поп, помещик и белый генерал – злейшие враги Советской власти» – мог либо безумец, либо человек безгранично смелый. Безумным Войно-Ясенецкий не был…»[43]
А