В день, когда я хороню сына, солнце сияет. Ветер дует с запада и кусается. Я стою над крошечным отверстием в земле.
Не знаю, кто организовал похороны. Кто-то должен был позвонить, договориться об участке, сообщить, что будет служба. Думаю, это Фрэнсис, который сейчас стоит в изголовье гроба и читает стих из Священного Писания: «О сем дитяти молилась я, и исполнил мне Господь прошение мое, чего я просила у Него. И я отдаю его Господу на все дни жизни его, служить Господу. И поклонилась там Господу».
Пришли ребята из гипсокартонной бригады, кто-то из друзей Брит по Движению. Но есть здесь люди, которых я не знаю, которые просто пришли посочувствовать Фрэнсису. Один из них Том Мецгер, человек, основавший Белое арийское сопротивление. Сейчас ему семьдесят восемь, и он такой же одиночка, как Фрэнсис.
Во время чтения псалма Брит начинает всхлипывать, и я протягиваю ей руку, но она отстраняется и поворачивается к Мецгеру, которого в детстве звала дядей Томми. Он обнимает Брит, и я стараюсь не замечать, как больно меня резануло ее отсутствие.
Сегодня я услышал много банальностей: «Он теперь в лучшем месте… Он – павший солдат… Время лечит раны…» Чего мне никто не рассказал о горе, так это насколько в нем одиноко. Неважно, кто еще скорбит, ты все равно остаешься в своей маленькой клетке. Даже когда люди пытаются утешить тебя, ты осознаешь, что между тобой и ними выросла стена, сделанная из того ужасного события, которое произошло, и она не дает никому к тебе приблизиться. Я-то думал, что, по крайней мере, мы с Брит будем страдать вместе, но она даже смотреть на меня заставляет себя с трудом. Быть может, по этой же причине и я избегаю ее: потому что, глядя в ее глаза, я вижу их на лице Дэвиса; потому что я замечаю ямочку на ее подбородке и думаю, что у моего сына была такая же. Она – бывшая когда-то для меня всем – стала постоянным напоминанием обо всем, что я потерял.
Я сосредоточиваю внимание на гробике, который опускают в землю. Глаза я держу раскрытыми на всю ширь, потому что, если не буду этого делать, проступят слезы и я буду выглядеть как баба.
Про себя я начинаю составлять список того, чего никогда не смогу сделать с сыном: увидеть, как он в первый раз улыбнулся; отпраздновать его первое Рождество; купить ему первый пневматический пистолет; посоветовать, как пригласить девушку на свидание. Вехи… С моего родительского пути все эти ориентиры стерты.
Неожиданно передо мной останавливается Фрэнсис с лопатой. Я судорожно сглатываю, беру ее и становлюсь первым человеком, который начинает закапывать моего ребенка. Сбросив в яму груду грязи, я втыкаю лопату в землю. Том Мецгер помогает Брит, руки которой дрожат, вытащить ее и выполнить свою часть.
Знаю, я должен окаменеть, пока остальные помогают закапывать Дэвиса. На самом деле внутри меня происходит сумасшедшая борьба с желанием прыгнуть в эту крошечную яму. Выгрести из нее землю голыми руками. Достать гробик, сорвать с него крышку и спасти своего ребенка. Я сдерживаюсь с такой силой, что