– Все хорошо, дорогая. Мама здесь. Все будет хорошо.
Но я знала, что все не так просто. С Меган не было все хорошо. Всю прошлую неделю она выглядела усталой и почти не ела.
Не знаю, как мне удалось сохранить ясность мысли, пока я выводила дочку в прихожую. Мне хотелось плакать или кричать на кого-то, но я не могла себе этого позволить, потому что нужно было сосредоточиться на том, чтобы собрать сумку, запереть дверь, отнести Меган в машину и отвезти в больницу.
Два года болезнь пребывала в ремиссии, и все показатели были в норме. Врачи предсказывали дочери замечательное, светлое будущее. И вдруг у Меган случился рецидив.
Доктор объяснила, что такой тип рецидива очень редок – он происходит лишь в десяти процентах случаев – и что Меган потребуется часто делать спинномозговой прокол, чтобы вводить препараты прямо в спинномозговую жидкость.
Я пыталась дозвониться Майклу на мобильный, но он не отвечал, а его секретарь на работе не знала, где он.
Я была в бешенстве. Помню, как думала, бросив трубку, что готова развестись с ним. Почему мужа нет рядом? Почему я должна переживать все это в одиночку? Ему что, все равно? Неужели он не любит свою дочь? Неужели он не любит меня?
Я села на скамейку в коридоре больницы и изо всех сил попыталась успокоиться. Потом вернулась к кровати Меган, но сердце выскакивало у меня из груди, и я боялась, что в любую секунду начну истерить, как сумасшедшая.
За что мне все это? В последнее время казалось, что дочь в безопасности, что с ней будет все хорошо и она проживет долгую, счастливую жизнь. Пойдет в школу, потом в колледж, выйдет замуж, и у нее будут свои дети. Я была уверена, что однажды вся эта история с болезнью станет не более чем далеким воспоминанием, потому что мы боролись и победили.
Но рак вернулся. Лечение не помогло. В крови Меган снова плодились раковые клетки.
Я встала и побежала к туалету, где меня долго выворачивало наизнанку.
Тем же вечером, где-то после одиннадцати, в больницу прибыл Майкл. Я понятия не имела, где он был весь день и почему не отвечал на звонки. И не спрашивала. Только рассказала о состоянии Меган в спокойной и прохладной манере, потому что к тому времени находилась в состоянии полного оцепенения. Меган спала, а у меня атрофировались все чувства. Я не могла плакать, не могла кричать. Даже упасть в объятия Майкла не могла.
Полагаю, из-за того, что мне пришлось в течение столь длительного времени справляться со всем этим самостоятельно, я решила, что больше не нуждаюсь в нем. И ни в ком другом – кроме Меган и тех врачей с медсестрами, которые помогали ей бороться за жизнь.
Когда Майкл осознал все то, что я рассказала про Меган, ее кровотечение из носа и усталость, про поясничные проколы и облучение, он грубо оттолкнул меня, подошел к посту медсестер и ударил ладонью по стойке.
Медсестра сидела перед компьютером, разговаривая с кем-то по телефону.
– Я вам перезвоню, – сказала она,