Вот именно после этого кошмарного испытания Варе и предложили в МГУ поездку в Пражский университет. Отпала давно намеченная кандидатура, тоже по вполне личным причинам: девушка отказалась ехать в чужую страну, потому что вышла замуж и забеременела. А кто-то из университетских друзей, бывших в курсе Вариной ситуации, посоветовал отправить на стажировку ее.
Варе, конечно, тогда «все были жребии равны». Она легко согласилась, легко оформила все бумаги и равнодушно, не ожидая ничего хорошего, отправилась учиться – непонятно чему и зачем, раз никакое будущее ей так и так не светило.
И случилось чудо.
С первых же дней в Праге она поняла, что попала к себе, в заветное место своих детских фантазий и снов. Что-то родное, полузабытое, но прочно обосновавшееся в душе еще до рождения, таилось в каждом повороте узких улочек, в каждом домике, барельефе. Она очень быстро превратилась в настоящего пражского пешехода, без устали бродящего между прошлым и настоящим. Ей нравилось просыпаться рано-рано, бежать к Влтаве, здороваться с сонной рекой, вдыхать русалочий запах ее вод, потом подниматься на Страховское надворье и с замиранием сердца любоваться непостижимой красотой города, таящего в своих недрах неразгаданные тайны и чернокнижные чудеса.
Чешский язык ей дался удивительно легко. Она словно вспомнила то, что почему-то забылось, но бережно хранилось памятью. И вдруг – пелена забвения слетела, и Варя ощутила связь со всеми прошлыми веками, оказавшись у самых истоков. Так пришла к ней новая жизнь. Так поняла она, что любовь может таиться повсюду, что смысл жизни заключается не только в любви человека к человеку, но и в другого рода любви: к течению жизни как таковой, со всеми ее магическими и необъяснимыми изменениями.
С чешским языком сдружили ее с первых дней забавные несовпадения. Попав впервые в пражский супермаркет, Варя увидела лотки с хлебом, над которыми разобрала надпись: «Черстви хлеб».
«Какие же честные люди, эти чехи, – с восхищением подумала она. – Остался у них черствый хлеб, так и предупреждают об этом. А где же свежий хлеб у них?»
Металась-металась она вдоль лотков, но никаких надписей о свежем хлебе так и не увидела. Спросить кого-то она почему-то не решилась. Взяла два рогалика (из черствых). Они оказались мягкими, теплыми еще. Дома посмотрела в словарь и расхохоталась: «черстви» – по-чешски свежий! Вот так шутки! Черстви вздух – свежий воздух! Обсмеешься! А чего стоит «рыхли влак»? По-русски «скорый поезд». Вот как это – рыхлый может быть скорым? И почему «влак», то есть нечто волочащееся, может обозначать то, что стремительно мчится? Почему получается так, что у понятных любому славянину слов оказываются в разных языках противоположные значения? Чья тут воля? Чья шутка? Чья улыбка?
Этот детский пытливый интерес подгонял ее тягу к усвоению всех тонкостей милого ее сердцу языка.
Варя с ощущением мистического счастья и трепета принялась изучать древние славянские рукописи. Так возник главный интерес ее профессиональной жизни. А потом ради заработка образовались побочные виды деятельности: переводы документов, сопровождение всевозможных сделок и прочее, и прочее, и прочее.
Через несколько лет, когда в наследство от бабушки досталась Варе большая запущенная квартира в Москве, она без раздумья продала ее, купив в родном городе квартирку поменьше и просторную, поражающую воображение мансарду в доме постройки конца XIX века в Праге, что обошлось ей тогда в смешную сумму по сравнению с московскими ценами на жилье. Хватило денег и на тотальный ремонт, на полное обустройство кухни, туалетов и спален – своей и гостевой. В пражском ее обиталище имелось даже два маленьких балкончика, с одного она любовалась рассветами, а с другого – закатами. У нее появилось много друзей, без которых она скучала, как прежде скучала только по одной своей Марусе, верной подруге с самого раннего детства.
Пражское обиталище за эти годы стало свидетелем всех Вариных радостей и печалей. Именно здесь появлялся в последние годы время от времени Варин любимый, про которого она твердо решила, что он-то и есть «тот самый», «настоящий», которого она будет ждать до скончания