Вариант. Николай Гарин-Михайловский

к свисту Татищева. Несколько раз он то тушил, то зажигал свечку, отыскивая кусавших его клопов. Его ноги ныли от ревматизма, он то вытягивал их, то подбирал под себя, напрасно отыскивая положение, при котором боль не была бы так чувствительна. Тяжелые мысли бродили в его голове. Полученное письмо из дому вызвало целый ряд неприятных воспоминаний. Дела по имению у матери, некогда очень богатой, были в страшном расстройстве; второй брат, гимназист шестого класса, заболел скоротечной чахоткой, младший, двенадцатилетний мальчик и в этом году не попал в гимназию. «Ты одна моя радость и надежда», – заканчивала его мать свое письмо. Стражинский горько усмехнулся при мысли, если бы увидела она, что осталось от этой «радости».

      Наконец, и над ним сжалился сон, хотя не крепкий, тревожный, заставлявший его постоянно вздрагивать и просыпаться.

      На другой день, около восьми часов, когда уже порядочно рассвело, Кольцов с Татищевым и Стражинским взбирались по крутому откосу реки в том месте, где накануне остановилась их работа.

      Кольцов первый взошел наверх и, в ожидании товарищей, осматривал местность. В этом месте река делала такой острый заворот, что приходилось пересекать ее на протяжении пятидесяти сажен два раза, вследствие чего получалось два громадных моста.

      Вдруг у Кольцова мелькнула мысль, от которой ему сделалось и холодно и жарко.

      «Что, если обойтись без мостов и речку отвести тоннелью под этой горой? – Мурашки пробежали у него по спине. – Что это, не схожу ли я с ума? Здравая или сумасшедшая это мысль? – Кольцов снял шапку и провел рукой по горячему лбу. – Надо спокойно обдумать», – решил он и стал шагами мерять длину горы. Длина тоннели получалась около 30 сажен; считая по 2 тысячи погонная сажень, выходило всего 60 тысяч, тогда как 10 сажен высоты моста стоили до 250 тысяч рублей. Кольцов радостно обернулся к товарищам.

      – Господа! – крикнул он им возбужденным голосом.

      – Новый вариант, – с отчаянием проговорил Стражинский Татищеву.

      Оба уже давно подозрительно наблюдали взволнованные движения Кольцова.

      – Знаете, – кричал им навстречу Кольцов, – мы без мостов здесь пройдем.

      – Il finira par devenir fou [3], – сказал себе под нос Стражинский.

      Сообщение Кольцова было выслушано недоверчиво, но когда он подтвердил его, Стражинский и Татищев не нашли возражений.

      – Только когда же мы все это сделаем? – спросил Татищев.

      – Я сам это сделаю. Вы пробивайте намеченную по плану линию, а я сейчас назначу магистраль и разобью профиля. Булавин, – обратился он к десятнику, – ты будешь их ватерпасить, и если завтра к вечеру кончишь, десять рублей награды.

      – Будет готово, – отвечал весело Булавин. Работа была тяжелая. В глубоком снегу вязли ноги. К обеду Кольцов кончил свою работу и нагнал товарищей.

      – Не пора ли закусить? – спросил он Татищева.

      – Давно пора, – ответил Павел Михайлович.

      Под деревом был разведен костер, для которого рабочие натаскали сухого хвороста; установили два камня – род очага, поставили на них чайник