На вокзале было много людей – где-то человек двести поляков и украинцев. Приезжает длинный поезд из Тернополя через Самбор – похож на товарный, но пассажирский. Начали все в этот поезд лезть, чтобы лучшие места занять. А я со своим дорожным мешком лезу где-то позади. Когда я ездил на учебу в Ярославскую гимназию, то все время на подножке сидел, и у меня уже появилась привычка – садиться последним. Пока лез, услышал диалог какого-то поляка и немца. Они говорили по-польски, и поляк говорит: «Дайте мне людей, которые должны ехать в Краков». А немец отвечает: «Никто в Краков не едет, в Тернополь едем, там бои с большевиками! Мы Тернополь отберем!»
(разговор происходил в марте 1944 года – прим. А.В.) Поезд понемногу начал ехать, а я думаю: «Да гори оно все!», и спрыгнул. Из поезда на меня смотрят и кричат: «А! А…», а один немец на перроне схватил меня и не пускает – ему показалось, что я хочу в поезд незаконно попасть. Ну, думаю: «Попался!» Но как-то странно получилось – этот немец меня отпустил и ушел, а я побежал к своим знакомым в село Буневичи. Шел в деревянных башмаках. Подхожу к горе, под горой река с тоненьким льдом – март месяц был. Я на этот лед стал, нога провалилась, вытягиваю – уже без башмака. Ну, тогда я и второй башмак снял и побежал босиком. Зашел к своему знакомому, который работал когда-то у моих соседей, но говорить уже почти не могу – охрип от того, что ноги намочил в ледяной реке. Рассказал о том, что со мной случилось. Он дал мне свою обувь, а я говорю: «Моя мама Вам отдаст». Вечером он меня вывел из села, вышли, когда уже стемнело – потому что линию Перемышль-Хыров контролировала «банхоф-полиция». Это же было военное время – фронт приближался, немцы отступали. Этот человек мне еще дал совет – не приближаться к железнодорожным путям или к дороге, а идти полем.
