– Ты еще мал, чтобы смотреть.
Тонкие сухие руки придвинули и раскрыли книгу в потрепанном переплете.
– Начнем. Переведи слово «acedia»…
Воспоминание пронеслось в голове Печорина мгновенно – ослепительная вспышка прошлого, череда образов, канувших в небытие. Все это исчезло, и исчезло давно. Мать, ее испытующий взгляд, грубый голос, глубокое кресло, в котором так легко было утонуть…
И еще: свист кнута, хлесткие удары и крики, а потом – бледное тельце, похожее на сломанную куклу, и остановившиеся, широко раскрытые глаза, уставившиеся в безучастное небо.
Печорин моргнул, чтобы очистить голову.
– Удары шашкой действительно были сильны?
– Как вам сказать… Тут все от умения зависит.
– Вот и Дмитрий Георгиевич то же самое сказал.
– Правильно сказал. Он в эспадронах знает толк – служил в кавалерии у нашего градоначальника, пока в Пятигорске не стал полицеймейстером. Все при том же Скворцове, естественно.
– А вы?
– Я? – Вернер, казалось, был удивлен. – А что я?
– Тоже, смотрю, разбираетесь в оружии.
– Пришлось повоевать, правда, недолго. Но кое-чему научился.
– Где воевали? – спросил Григорий Александрович, сделав вид, что оживился. – Может, мы били врагов плечом к плечу?
– Не думаю, – скептически протянул Вернер. – Сопровождал пару вылазок в горы. Не о чем и рассказывать.
– Понимаю, – кивнул Григорий Александрович и настаивать не стал. – Я, однако, не могу похвастать тем, что владею шашкой настолько, чтобы искромсать человека в куски. Хотелось бы убедиться собственными глазами, что подобное возможно и при том даже не требует особенной физической силы.
– Ну, вот я, положим, не силач. – Вернер заметно оживился, даже выпрямился в кресле. – Но запросто могу разрубить человека от плеча до пояса. По крайней мере, на глиняных чучелах получалось, – добавил он со смешком.
– До пояса? – удивился Григорий Александрович.
Вернер вдруг вскочил.
– Идемте! – воскликнул он, озираясь. – Я вам покажу! – Он схватил сюртук, тут же бросил и застыл в центре комнаты. – Во дворе участка есть чучела для отработки ударов. Вахлюев любит попрактиковаться и своих подчиненных муштрует. Вы вот что: сейчас идите и ждите меня на улице, а я оденусь.
Григорий Александрович поднялся.
– Это очень любезно, – сказал он, глядя на доктора, пытающегося привести себя в порядок.
– Да-да! – рассеянно кивнул тот, не глядя на собеседника. – Куда же я дел перчатки?
Григорий Александрович оставил хозяина дома в одиночестве и встал возле крыльца, закурив папироску. Мимо прошли несколько барышень в сопровождении молодых людей и почтенных матрон, следивших за тем, чтобы все происходило в рамках приличий. До Печорина донеслись веселый, хоть и приглушенный,