– Ну и прекрасно. Мне и не нужно, чтобы попусту заходили.
– Значит, вы хотите сказать, что пойдете своей собственной дорогой?
– А что, нельзя?
– Даже ребенок не может игнорировать устоявшийся взгляд, согласно которому человек узнает, что он собой представляет, только посмотрев на себя глазами другого. Вам случалось когда-нибудь видеть выражение лица идиота или шизофреника? Если вовремя не расчистить засыпанную тропинку, то все в конце концов забудут, что она существовала.
Чтобы не оказаться окончательно загнанным в угол, я попытался возразить.
– Ну что ж, это верно. Предположим, выражение лица представляет собой именно то, что вы говорите. Но вы ведь сами себе противоречите. Почему за неимением лучшего, прикрывая какую-то часть лица, вы считаете, что восстанавливаете его выражение?
– Не беспокойтесь. Прошу вас довериться мне. Это уж по моей специальности. Во всяком случае, я убежден, что смогу дать вам нечто лучшее, чем бинты… Ну что ж, давайте снимем их? Мне бы хотелось сделать несколько фотоснимков. С их помощью методом исключения удастся последовательно отобрать важнейшие элементы, необходимые для восстановления выражения лица. А из них – наименее подвижные, легко фиксируемые…
– Простите… – Теперь у меня в мыслях было одно – бежать отсюда. Отбросив чувство собственного достоинства, я начал упрашивать: – Уступите мне лучше вот этот палец. Пожалуйста!
К. с удивленным видом потирал ладонью колено.
– Палец, вот этот палец?
– Если нельзя палец, я удовлетворюсь ухом или еще чем-нибудь…
– Но ведь вы пришли ко мне по поводу келоидных рубцов на лице.
– Ну что ж, прошу извинить. Нельзя так нельзя…
– Вы не поняли меня, простите… дело не в том, что я не могу продать… но, верите ли, цена непомерно высока… ведь для каждого из них приходится изготовлять отдельную форму… только расходы на материал достигают пяти-шести тысяч иен… по самым скромным подсчетам.
– Прекрасно.
– Не понимаю, что у вас на уме?
Он и не должен понимать… Наш разговор напоминал два рельса, проложенных без точного расчета и расходящихся в разные стороны. Я вынул бумажник и, отсчитывая деньги, без конца извинялся самым искренним образом.
Когда, крепко, будто нож, сжимая в кармане искусственный палец, я вышел на улицу, резкая граница между светом и тенью показалась мне неестественной, прочерченной рукой человека. Дети, игравшие в переулке в мяч, побледнели, увидев меня, и прижались к забору. У них были такие лица, точно их подвесили за уши, прихватив прищепками для белья. Сними я бинты, у них бы поджилки затряслись. А меня так и подмывало ворваться в этот ландшафт, точно сошедший с рекламной открытки. Но для меня, лишенного лица, было немыслимо отойти хоть на шаг от своих бинтов. Представляя