Он запнулся, не зная ее отчества.
– Самойловна!.. – подсказала она.
– Вот я вас, Роза Самойловна, слушаю, и мне все время кажется, что говорите не вы, а я!
– Наконец-то одного сочувствующего нашла! – воскликнула курсистка.
– Удивительно, – сказал Филатов, наливая себе стакан чая. – А я тебя, Иконников, все время считал беспартийным!
Иконников почувствовал, что краснеет.
– Да, я этого и не отрицаю. Я как-то никогда не интересовался политикой, считая, что наука, прежде всего, должна быть вне ее.
– Ну, положим, вы ошибаетесь! – воскликнула Роза. – Меня даже удивляет, когда я слышу, что есть беспартийные студенты! Это так уродливо! Все равно, что лошадь без хвоста!
Иконников смутился.
– Странное сравнение, – пробормотал он. – Я не вижу мотивировки этому.
– Мотивировка – молодость! – крикнула курсистка. – Если в жилах студента течет кровь, а не подслащенная сахаром водица, он не может относиться безучастно к окружающему!
– Правильно! – сказал Рудзевич, наливая себе и рябому студенту водку.
– Ну, я иду! – поднялась Роза. – Вы пойдете, Вера?
Ее подруга тоже встала, и они обе надели кофточки и шляпки. Оделся и Филатов.
– Я вас провожу. Хотите?
– Пойдемте! Может быть, и господин беспартийный студент пойдет?
В голосе Розы прозвучала ирония. Иконников было вспыхнул, но сейчас же улыбнулся.
Он вышел вместе с Верой и Филатовым в коридор.
– А мы останемся, – сказал Рудзевич, подсаживаясь к рябому студенту. – Нам надо еще допить водку, а потом мы пойдем играть на биллиарде.
Роза снова присела на стул.
– Не надоест вам пить, Рудзевич? Сколько я вас знаю, вы всегда пьете.
Рудзевич прищурил глаза, и тень пробежала по его лицу. Он скривил губы и сказал, смотря в одну точку:
– А вы что: цензор нравов, что ли?
Роза вздохнула, подошла к окну и стала тоскливо смотреть на улицу, а Рудзевич чокнулся с рябым студентом и сильно поставил пустую рюмку, на стол.
– Пей, Прохоров! Пей, ибо только пьяные срама не имут!
Роза обернулась и хотела что-то сказать, по в эту минуту дверь отворилась, и Вера ей крикнула:
– Роза, идемте!
Курсистка молча простилась со студентами и вышла.
– Она еврейка? – спросил Прохоров, когда они остались одни.
– Да! Она очень порядочный человек.
Рудзевич встал и начал ходить по номеру, заложив за спину руки.
– Очень порядочный и умный. Девушка с редким по красоте сердцем.
– Ты, кажется, влюблен в нее? – спросил Прохоров.
Рудзевич остановился посреди номера. Поднял голову и сказал серьезно и совершенно спокойно:
– Что? Влюблен? Это было бы пошло! Я люблю ее, вот это – да!
Он прислонился спиной к стене и скрестил на груди руки.
– В