Пропасть глубиною в жизнь. Анатолий Косоговский

иначе нельзя. Не получается иначе. У улицы свои законы, и их тоже нужно уважать. И все же явно сомнительных мероприятий, замышлявшихся время от времени все теми же его шаловливыми школьными друзьями под предводительством Бессонова, Лешка старался избегать, всегда умея найти повод, помогающий как-то незаметно и, главное, вовремя уйти в сторону, не запятнав себя чем-нибудь неправильным, так сказать, бьющим по заслуженному авторитету. Возможно, поэтому дымить за мастерской, несмотря на то, что круг школьных курильщиков после каникул вырос почти вдвое, он так и не стал, и, что немаловажно, даже не проявил к этому пагубному занятию ни малейшего интереса, хотя на самих перекурах, считая их вполне нормальной процедурой, присутствовал почти регулярно.

      Именно такие явные противоречия в характере Кобзаря и послужили причиной того, что Гаврикина безобидная шалость с ежиком была воспринята им абсолютно без должного чувства юмора. А потому, еще больше ссутулившись и глубже засунув руки в карманы брюк, он резюмировал:

      – У тебя, Гаврик, детство в жопе играет.

      – Ч-е-г-о-о-о? – протянул Витька, явно не ожидавший на фоне всеобщей поддержки услышать в свой адрес подобное оскорбление.

      – Детство, говорю, у тебя в жопе играет, – беспристрастно повторил Алексей.

      Наступила пауза – время, ушедшее на ожидание того, каковым же окажется продолжение начавшейся перебранки. Гаврик подбирал необходимые слова.

      – А тебя… тебя вообще не спрашивают, – не найдя ничего, более достойного, бросил он. – Понял, да?

      – Как раз меня и спрашивали, – сохраняя полное спокойствие, парировал Лешка.

      Это обстоятельство еще больше разозлило Витю.

      – А я говорю, не твоего ума дело, – сверкнул он глазами. – Стой и дуй в сопилку!

      – Я и так стою.

      – И заглохни, а то по шнобелю получишь!

      – Серьезно?

      Именно последние слова Алексея сыграли роковую роль. Скорее, подчинившись какому-то сиюминутному азарту, но уж никак не из уверенности в себе (Лешка-то все-таки был на полголовы выше да и физически посильнее одноклассника), Гаврик в доли секунды резко махнул рукой – его кулак, как в центре мишени, отпечатался на носу Кобзаря, лицо которого сразу побелело. Ничего себе! Явно не ожидавший от Гаврика столь решительных действий, Алексей даже руки из карманов не успел вытащить. И лишь когда из его носа потекла тонкая струйка крови, он еще больше ссутулился, согнулся, закрыл руками нос и присел на корточки.

      Гаврик и сам, видать, не ожидал от себя такой прыти, потому что сразу после удара отскочил, приняв несуразную, в его понимании, боксерскую стойку, но, видя, что ответного удара именно сейчас не последует, тревожно начал оглядываться по сторонам, на стоящих рядом ребят, ощупывать кулак, в общем, выказывать чувство беспокойства.

      В это время уборщица, обходившая территорию школы, где-то поодаль начала сотрясать воздух видавшим виды бронзовым