Война, развернувшаяся на гигантском пространстве от Баренцева до Черного моря, в Лопасне, ещё до того как наш райцентр стал прифронтовой полосой, напоминала о себе воздушными боями в небе южного Подмосковья. Мне приходилось не раз их наблюдать. (До того, как в школе нам начали преподавать географию, карта нашей необъятной страны была постигнута мною досконально: изучал её по сводкам Совинформбюро; а по газетам, до которых я, ученик третьего класса, жаден был сызмальства, постигал карту глобального масштаба. Глобус представлялся мне игрушкой.)
Виктор Талалихин у протараненного самолёта
Однажды, прямо как в кино, увидел яркий по краскам фильм. Приходит на ум литературная ассоциация, кажется, из Хемингуэя: «Над Испанией чистое небо». Над Лопасней в то июльское утро голубело чистое небо, залетевший так далеко немец-разведчик был встречен двумя нашими ястребками и сбит. Пилот германский аккуратно парашютировал. В поле под Сениным был взят в плен и привезён в Лопасненский райисполком. Когда он проходил через строй любопытных горожан, я заприметил надменное выражение лица сбитого над Лопасней арийца: «Подумаешь, сбили…» «Чего косоротишься!» – выкрикнул кто-то из толпы, собравшейся возле райисполкома. Немец пленный в июле сорок первого – диковинка!
Война раскручивала свой маховик, а мы в Лопасне о фашисткой армии, фашистах, их зверствах слышали по радио, видели разрушенные города, виселицы и прочие ужасы лишь в кинохронике, сопровождавшей все без исключения художественные кинофильмы в районном доме культуры рядом с нашим домом. С ДК связано множество памятных событий, к нашей теме относятся два, пожалуй, особенно прочно, основательно.
В декабре, когда снега было ещё маловато, а лыжи – моя страсть, я после уроков на своих лыжатах-коротышках решил поискать сугробов вдоль Жабки, прошёл ручей до устья и свернул там на Почтовую улицу. Направляясь к дому, продвигался по укатанной санями улице моего детства. Держал в одной и другой руке по лыже. На подходе к дому, на перекрёстке Почтовой с Венюковским шоссе меня озадачила странная глухая тишина. Подумать: «Отчего?» не успел, но успел бросить взгляд вперёд и вверх, увидел близко-близко летящий на меня «мессершмит» и упёртый в меня, мальчика-цель, взгляд лётчика – стремительно нырнул вперёд, распластался на мёрзлом асфальте перекрёстка. Звуковые компоненты атаки штурмовика проявились в моём сознании с некоторой задержкой, как по законам физики положено. Свист пуль авиационного пулемёта, грохот взорвавшейся бомбы, треск ломающейся торцевой стены двухэтажного здания дома культуры, смягчённая снегом дробь ударов о землю битого кирпича. Как-то легковесно в этих обстоятельствах выглядит то, что я сказал бегущей мне навстречу бабушке: «Поднялся целёхонький, отряхнулся от кирпичной пыли