Люблю слова любовью чистой и запретной. Осязаю их как поверхности веществ неловкими пальцами.
В молекулах слов мерцают, как на запылённой лампе, контуры иных предметов – совокупление контуров – точная наука шаманства. Пальцы трогают уголки губ и глаз. Не торгую словами, но не способен в одиночку есть блюдо из собственного мяса.
К максимально бессмысленному тексту, к фразе наибольшего удивления – текст священных книг, уставов и бреда: слова, пресмыкающиеся и земноводные, заново встающие за страхом и слабостью.
Искусство – ассенизация, уравнивание мелочей с главным.
Искусство заметать следы. Наслаждение хоронить мотивы.
Идея рождается как протест против всех предыдущих.
Она пантеистична, как щенок.
Пытается завязать знакомство с первым же встречным предметом. На двадцатой секунде холод рвет ее в талии: половину обратно в хаос, половину на полку в мрамор.
Провоцирую истерику, потом собираю осколки. Урны. Кладбище. Каждое движение и знание еще больше обуславливает меня.
Становлюсь мелочным и изобретательным. Что может быть печальней фактов и свойств, неотделимых от тела.
Если придет в голову удачное сравнение. Не легко, не трудно, а просто случайно упало на голову, как помет валькирий.
Гадкое наслаждение сделать из него центральную пуговицу для нового костюма.
Когда пишешь, надо рассчитывать, что боги просматривают всю литературу, появившуюся у людей. Чтобы тот, кто будет искать аналогии и толкования, разбился о подводные камни текста.
Пусть мотивы сможет постигнуть только наипрекраснейший и пусть они обратят его в камень.
Человек
В человеке столько изящества, излишней роскоши, украшений, достойных лучшего мира.
Мечемся друг за другом, вступаем и молниеносные союзы, как будто кто-то сказал, что скоро где-то будут давать бессмертие и силу, но не более двадцати пар.
Друг – это знать милые слабости, используя которые можно при случае проскочить перед ним на прием к Богу. Всякий стоит ровно столько, сколько о себе думает, и получит столько, сколько хочет.
Впитать в себя все общеживое, общеземное, отказываясь постепенно от чисто человеческого, вое время расширяя понятие своего брата, друга, племени.
Люди обычно ищут самодоказательство вне себя, в порожденных ими изменениях мира.
Менять способности по умению создавать хаос и достойно вести себя там.
Моральный статус человека измеряют не его долей в обеспечении общественной удачи, а его долей в перенесении страданий.
Это идет с доморальных времен, с родительского и полового права. Считается, что шкала страданий тоньше, важнее и универсальней, чем радости. Люди больше боятся страданий, чем хотят радости. Радость – это лишь осознание отсутствия страдания, неудача врага. Будто бы страдание первично.
Хорошо бы открыть новые мотивы для жизни, я то старые уже убывают.
Человек