– Добрый день, месье Сорель, мадмуазель. Я – адвокат Андрэ Морель. Вы не могли бы мне уделить несколько минут? Я пришёл по поводу племянника вашей супруги, Ламара Эрсана, – я обращался прежде всего к старику.
– С ним ещё что-то случилось?
Шедевральный вопрос о покойнике, не правда ли? Старик явно в ударе: либо ждёт от меня реакции – знаю я о том, что мой повод для встречи с ним – это как-никак покойник, либо я собрался его беспокоить по уже ничего не значащим пустякам. Я как можно пристойнее заметил:
– Учитывая сложившиеся обстоятельства…
– Вы уже не первый, кто за последние сутки приходит к нам с таким же поводом, – с ноткой хитринки ответил старик. – Нас уже беспокоили из полиции.
– А кто вас прислал? – спросила девочка.
Молодая-зелёная, но вопрос поставила абсолютно верно. Вот только твоих вопросов мне сейчас и не хватало. В окне мелькнуло лицо пожилой женщины, которая жестом показала Натану Сорелю, чтобы он проводил нежданного гостя в дом.
– Полин! Месье всё же адвокат, а не «манекен»22. Если речь идёт о наследстве, то вам лучше поговорить с моей женой – всё же умерший был её родственником. Зайдите в дом.
– Да, я полагаю мне будет лучше поговорить со всеми вами, и с мадам в первую очередь, – согласился я, маневрируя на ходу и прикидывая, как еще мне придётся изощряться, прежде чем мне удастся узнать всю правду, и сколько ещё лжи придётся выслушать…
Мы вошли в дом, над входной дверью которого гостей встречал огромный тунец. Он (конечно же дом, а не тунец!) был двухэтажный, нижний этаж приспособлены под кухню и довольно большую гостиную. В центре её главным украшением был большой овальный стол, за которым уже сидела живая мумия – мадам Сорель.
Каждая вещь в этом доме, начиная от поросших мхом вытесанных камней фасада и кончая комнатами, где старая (но не подумайте, что старинная) мебель вместе с посудой начала восьмидесятых годов сохранилась неплохо, словно оказалась только расконсервированной. В отличие от её хозяйки.
Морщинистое лицо Клары Сорель, выглядевшее ещё более потрепанным годами, чем это было на самом деле, выражало лихорадочную тревогу: судя по нему, она слышала всё, о чём говорилось во дворе. Мадам Сорель, по моим прикидкам, не было далеко ещё и шестидесяти, но вот здесь, сидя за столом в высоком кресле с деревянной спинкой, она