– Но ведь… – предполагая, что надо утешить его, пытаюсь найти нужные слова: – Но ведь если Вы любили искренне и глубоко, то не обязательно говорить…
Но он прерывает:
– Нет, нет! Теперь-то знаю, что надо, надо было говорить! И обязательно! Ведь сказанное слово имеет некую магию… сказанное слово…
Он замолкает и вдруг так же, как и вчера, машет рукой, торопливо прощается и ссутулившись уходит по аллее, черно-желтыми контрастами которой я только что любовалась.
И всё же чудаковатый мужчина… Опять ушел неожиданно. И придёт ли снова?
Но на следующий день с утра подул стылый ветерок, топорща на дорожках опавшие листья, а потом всё накрыл мелкий въедливый дождик, окрашивая и без того темные стволы лип в черный цвет. Но мне такая погода по душе, – не мельтешит в ветвях солнце, что-то обещая и куда-то зовя, – и теперь, соткав свой собственный подзонтовый приют, можно бродить и вслушиваться в многообразие обертонов тяжелых капель, вдруг разбивающихся над головой о тугую ткань тента, а при подсветке проезжающих машин, любоваться игрой световых оттенков в каплях, сползающих с ветвей.
Интересно, если и встречу моего новоявленного знакомца, то продолжит ли «тему», неожиданно подсказанную ему незамысловатыми граффити? Казалось бы, мало ли их теперь, разных и всяких не только на асфальте, но и на стенах домов, заборах, но вот… пробудили же в его душе взволновавшую ассоциацию. Странный человек.
Но к вечеру дождь утихомирился. «странный» снова встретил меня в сквере молодых лип и было похоже, что забыл о предыдущем разговоре. Но когда переходили улицу, направляясь к аллее старых лип, и я уже начала жалеть, что развития «темы» не будет, то он…
Он вдруг остановился над знакомыми иероглифами, прочитал вслух «Я хотел сказать, что…» и, непонятно усмехнувшись, взглянул на меня:
– Так вот… Я хотел сказать, что слова обладают магией, несут в себе нечто гипнотизирующее, поэтому нельзя произносить их бездумно или… – Сделал несколько шагов, остановился над «Я хочу всегда быть с тобой» и даже, как мне показалось, чуть вздрогнул: – Или вот так… распластывать их на асфальте.
Ну что я могла ответить, видя, как он взволнован? Вот и шла рядом, молчала, но когда пауза слишком затянулась, то, чтобы «ослабить натянувшуюся струну», сказала:
– Вы так серьёзно воспринимаете эти юношеские каракули, что…
Но он решительно прервал:
– Нет! Не надо так… о них. Это – не каракули, а слова. А вот эти… – И, возвратившись к тем, которые только что перешагнули, указал на «Я люблю тебя!», «Я хочу всегда быть с тобой» и опять же, словно только себе, сказал: – Эти сыграли в моей жизни такую роль, что…
И замолчал… «Наверное, сомневается, – мелькнуло, – а стоит ли говорить о той самой „роли“? А жаль, хотелось бы…» Но, чтобы приглушить своё нескромное