Сразу заулыбалась. И глазки живые стали.
– Нет, не забыла!
Кряк, конечно, никакой не получился: баловство одно. Как в театре. Но и головной дозор, и замыкающее звено все-таки сообразили, что к чему: подтянулись. А Осянина просто бегом примчалась – и винтовка в руке:
– Что случилось?
– Коли б что случилось, так вас бы уж архангелы на том свете встречали, – выговорил ей комендант. – Растопалась, понимаешь, как телушка. И хвост трубой.
Обиделась – аж вспыхнула вся, как заря майская. А как иначе: учить-то надо.
– Устали?
– Еще чего!
Рыжая выпалила: за Осянину расстроилась, ясное дело.
– Вот и хорошо, – миролюбиво сказал Федот Евграфыч. – Что в пути заметили? По порядку: младший сержант Осянина.
– Вроде ничего… – Рита замялась. – Ветка на повороте сломана была.
– Молодец, верно. Ну, замыкающие. Боец Комелькова?
– Ничего не заметила, все в порядочке.
– С кустов роса сбита, – торопливо перебила вдруг Лиза Бричкина. – Справа еще держится, а слева от дороги сбита.
– Вот глаз! – довольно отметил старшина. – Молодец, красноармеец Бричкина. А еще было на дороге несколько следов. От немецких резиновых ботинок, что ихние десантники носят. По носкам ежели судить, то держат они вокруг болота. И пусть себе держат, потому что мы болото это возьмем напрямки. Сейчас пятнадцать минут покурить можно, оправиться.
Хихикнули, будто он глупость какую сказал. А это команда такая, в уставе она записана. Потому Васков и нахмурился.
– Не реготать! И не разбегаться. Все!
Показал, куда вещмешки сложить, куда – скатки, куда винтовки поставить, и распустил свое воинство. Враз все в кусты шмыгнули, как мыши.
Старшина достал топорик, вырубил в сухостое шесть добрых – со звоном! – слег и только после этого закурил, присев у вещей. Вскоре все тут собрались: шушукались, переглядывались.
– Сейчас внимательнее надо быть, – сказал комендант. – Я первым пойду, а вы гуртом за мной, но – след в след. Тут слева-справа трясины – маму позвать не успеете. Каждый слегу возьмет и прежде, чем ногу поставить, слегой дрыгву пусть попробует. Вопросы есть?
Промолчали на этот раз: рыжая только головой дернула, но воздержалась. Старшина встал, затоптал во мху окурок.
– Ну, у кого силы много?
– А чего? – неуверенно спросила Лиза Бричкина.
– Боец Бричкина понесет вещмешок переводчицы.
– Зачем? – пискнула Гурвич с возмущением.
– А затем, что не спрашивают. Комелькова!
– Я.
– Взять мешок у красноармейца Четвертак.
– Давай, Четвертачок, заодно и винтовочку…
– Разговорчики! Делать что велят: личное оружие каждый несет сам…
Кричал и расстраивался: не так, не так надо! Разве горлом сознательности добьешься? До кондрашки доораться можно, а дела от этого не прибудет. Однако разговаривать стали больно. Щебетать. А щебет военному человеку –