Вовка с удовольствием листал карты.
Особенно нравилась ему карта острова Крайночного.
Эта карта не раз была в деле, протерлась на сгибах, ее подклеивали полосками марли, по полям, даже по планшету густо разбегались, как птичьи следы, карандашные значки и пометки. «Ты осторожней, – предупреждала мама. – Это единственный экземпляр. Самый точный. Рабочий».
«Когда-нибудь я составлю более точную карту!»
«Это хорошо, – смеялась мама. – Но пока ты еще мальчишка!»
Он никак не мог понять: «Почему?» Мама смеялась: «Да потому, что на карте ты видишь одни названия. Для тебя карта состоит из названий».
«А из чего она еще состоит?»
«Вот я и говорю – мальчишка!»
Он не понимал. Он сердился: «Да почему?»
«Да потому, что только мальчишка может думать, что на берегах бухты Песцовой обязательно должны водиться песцы, а хребет Двуглавый обязательно выглядит таким со всех сторон!»
«Но ты же сама дала такие названия хребту и бухте».
«На то причины были, – смеялась мама. – Впервые мы высадились на Крайночной в районе Сквозной Ледниковой. Вот оттуда хребет точно кажется двойным».
«А Песцовая?»
«Там на гальке песец дохлый валялся».
В общем, Вовка уже понимал, что дело не в названиях.
Горько и страшно было ему в ночи. Даже сказал вслух: «Я дойду!»
Подозвал Белого. На всякий случай и ему шепнул: «Мы дойдем! Вот увидишь!»
И встал, двинулся под Каменные столбы, разбитые трещинами, из которых густо сочился тысячелетний ледниковый холод. Темно. Холодно. Скалы вдруг превращались в лица. «Это Мангольд… Или Шаар… Или Карл Франзе… Или Ланге… – думал Вовка. – Интересно, как они выглядят? Смотрят перед собой или воротят наглые глаза в сторону? Носят усики, как Гитлер, или выбриты?»
Не все ли равно?
«Не все!» – сказал себе Вовка, выбираясь из сугроба.
Было бы очень несправедливо, если бы кто-то из этих фрицев походил на папу или на радиста Елинскаса! Вовка крепко сжимал кулаки. Он знал: не может какой-то там франзе походить на его отца! Он знал: не может какой-то там мангольд походить на Леонтия Ивановича или на боцмана Хоботило! Там, под черной водой, все находится в смутном движении; эти фрицы скорее походят на кривых крабов. Плюгавые и бледные. И лица у них бледные и плюгавые!
Вовка задохнулся от ненависти.
Вовка не мог допустить, чтобы человек с таким лицом воровал погоду.
Спотыкаясь, брел среди мерзлых скал. Если бы не небо, на котором опять тускло высветились звезды, точнее, узкая цепочка звезд, повторяющая все изгибы узкого ущелья, он вообще бы ничего не видел.
Но звезды светили. Пусть слабо, но светили.
Ориентируясь по их смутной ленточке, Вовка ступал по мерзлым камням, по инею, покрывавшему камни, цеплялся рукавицами (лыковскими) за выступающие углы. Иногда стены почти сходились. «Ой, не протиснусь!» Иногда расходились – над головой сразу прибавлялось звезд.
Лыков