что если капитан и напал на него, то напал в его доме, где Дуглас, как полный хозяин, легко мог при помощи постоянно находившегося у него караула арестовать виновного или выгнать его вон, вовсе не имея надобности прибегать к убийству. Несмотря на справедливость такого приговора в глазах беспристрастных людей, царь был до того милостив к графу, что приказал только на три недели арестовать его и заставить работать в саду царицы, по истечении же этого срока освободить. Наказание, следовательно, было так легко, как только мог желать подсудимый. Но этот граф никогда не бывал доволен оказываемою ему милостью и всегда хотел еще большей, хотя не раз убеждался, что с ним поступали милостивее, чем он заслуживал. Точно так он был недоволен и в этот раз: приговоренный, против всякого ожидания, к столь умеренному наказанию, он начал хлопотать через своих родных и знакомых, в особенности через семейство Балк, очень любимое царицею, о получении полной свободы; а как государыня вообще чрезвычайно милостива и сострадательна, особенно к шведам, то и приняла в нем живое участие. Герцог только что хотел идти к ее величеству и переговорить с нею о том, как лучше начать дело, как встретил генерала Ягужинского, к которому он, равно как и тайный советник Бассевич, имеет неограниченное доверие. Его высочество тотчас же рассказал ему о желании царицы, но генерал знал уже обо всем от нее самой. Желая искренно добра его высочеству, он говорил, что не советует исполнять эту просьбу, которая может повлечь за собою неприятные последствия. Но так как герцог не находил средства поблаговиднее уклониться от возложенного на него поручения, то Ягужинский просил предоставить дело ему и обещал все так устроить, что государыня не захочет более настаивать на своем намерении и, кроме того, не заметит, что они сговорились или что его высочество неохотно исполняет ее желание. Они пошли вместе к царице, и когда она опять заговорила о своей просьбе, генерал начал представлять ей, как дурны могут быть последствия, если его высочество, испросив только за два дня свободу графу Бонде, снова станет подобною же просьбою утруждать царя, тем более что всем известно, как милостив был его величество с этим Дугласом и как недовольны остались русские избавлением его от смертной казни, замененной весьма легким наказанием, – неудовольствие, которое еще более усилится, когда они узнают, что он совершенно освобожден по просьбе его высочества. К этому он прибавил еще, что удивляется желанию Дугласа освободиться от такого незначительного наказания, как его краткий арест, который вовсе не позорен и после которого, как он очень хорошо знает, царь возвратит ему прежнюю должность, что три недели нетрудной работы не изнурят его и не лишат хорошей пищи и питья; что он, Ягужинский, уверен, впрочем, в полной готовности его высочества ходатайствовать за арестанта, если это только непременно угодно ее величеству; но что, наконец, еще вопрос, согласится ли царь исполнить такую просьбу и может ли он исполнить ее благовидным образом. Государыня вполне
