Мне бабка ее все рассказала, когда прошлый раз приезжала. Если бы не отец – на всю жизнь, поди, искалечили бы ребенка. Или вовсе убили бы, сволочи пьяные… Отец как раз со смены шел, он у нее машинистом был. Прям через садик тот и шел, и услышал что-то, даже и не знал, что эти падлы его дочку пытают. Налетел на них, да обоих сразу и сшиб. Он сильный мужик был, молодой совсем, сорока еще не было. Ксюшка без памяти была, а тут очнулась и позвала: папа, мол, помоги подняться. Ну, он как ее узнал, так этих щенков задохлых сгреб, да лбами-то и стукнул. Кинул обоих через забор, а Ксюшку на руки – и домой, подъезд-то ихний – вот он, через двор перейти, метрах в двадцати всего. «Скорая» приехала – он сам о тех подонках вспомнил, показал, где их оставил. Один к тому времени очухался уже, смыться хотел, да с вывихнутой ногой не больно-то смоешься. «Скорая» уж сама милицию вызвала, те – протокол писать, то, се… Все как положено. Ксюшку – в больницу сразу, мать с отцом, конечно, с ней, отец вообще двое суток от нее ни на шаг не отходил, выгнать его из палаты пытались, так он – ни в какую. Хоть, говорит, стреляй, не уйду. Я, говорит, нянечкой здесь буду работать бесплатно, пока дочка не поправится. И ведь работал: мыл, мел, судна таскал. Да… А на третий день за ним милиция пришла, прямо в больнице и арестовала. За бандитское нападение на тех сучков. Один из них, кто постарше, сыном какой-то шишки оказался. Его папаша вовсе отмазал – сотрясение мозга, мол, было, тяжелая травма, зона для здоровья очень вредная. Ну, не знаю, как там получилось. Второго, однако, посадили. Вроде ненадолго – ему восемнадцати тогда еще не было. А отец Ксюшкин в тюрьме умер, до суда еще. Она из больницы только вышла, а на следующий день им сказали, что он умер. Сердечная, мол, недостаточность, во как. И хоронили его в ее день рождения. Ей тогда как раз шестнадцать исполнилось.
Алексей сидел за вкопанным в землю столом, уткнувшись лбом в некрашеную шершавую столешницу, закрыв голову руками – как под бомбежкой. Тетя Надя долго молчала, вздыхала, покашливала, потом протянула руку и непривычно робко коснулась его головы:
– Ну, чего ты, а? Ладно уж, все прошло, зря я тебе, наверное…
Алексей поднял голову, минуту смотрел на нее невидящим взглядом, потом сказал спокойно и даже отрешенно как-то:
– Я их убью.
Тетя Надя положила свои теплые ладони на его каменно сжатые на столе кулаки и криво усмехнулась:
– Нет, Лешик. Опоздал. Этот-то, папин выродок, после того и года не прожил. Сам подох, да и подох-то как, тьфу, прости, господи… Собственной блевотиной по пьяни захлебнулся. А второго еще через год в зоне пришибли.
– Мало им, – все также спокойно сказал Алексей. – У падали еще родня осталась. Кто у этой… блевотины отец?
Тетя Надя встала, перегнулась через стол и сильно похлопала Алексея ладонями по щекам. Села, посмотрела в его возвращающиеся к жизни глаза и сухо сказала:
– Я тебе зачем все это говорила? Я тебе все это говорила, чтобы ты о Ксюшке думал. А ты о чем думаешь?
– Ксюшка… О, господи… – Алексей закрыл ладонями лицо и передернул плечами, как от озноба. – Как
