– Ну вот и славно. Кажется сдвинулся с места психологический груз, – мысленно подумал оперативник, внимательно следя за тем как строки пережитого криминала, честно рождаются на бумаге судимого ранее – Григория.
– А какой жестокий и жёсткий, оказался Пташкин, семнадцать лет и уже такая сволочь. Вот и пополнилась криминальная Россия ещё одним элементом, «благодаря» преступной безответственности к будущему своего сына, родителей, – грустно констатировал факт сыщик, думая о предстоящей с ним встречи вновь. В раздумьях своих, Оленев ещё раз посмотрел на задержанного, Григорий тщательно выводил строчки, сдвинув уголком свои растрёпанные брови.
Крутанув телефонный диск с набором номера, оперативник с нетерпением поджидал ответа засидевшуюся на сверхурочном следователя. Успокоительный щелчок при снятии трубки, оповестил о наличии жизни по ту сторону провода.
– Кудряшова. Слушаю вас…
– Нина Георгиевна, это – Василий. Я было подумал, что ушли вы уже…
– Да, разве уйдёшь здесь. Ну, как там у тебя дела?
– Я к вам с просьбой, – и посмотрев на задержанного, заканчивающего писать листовку, продолжил:
– Дело в том, что Григорий сейчас передо мной, мы побеседовали обстоятельно с ним и он сожалеет, что поначалу повёл себя некорректно. Вы не могли бы ещё раз с ним встретиться и записать его уже честные показания, – временное умолчание собеседницы ушло видимо в раздумья, секунда и вновь её приятный голос оповестил себя в эфире.
– Поняла. Что всё рассказывает?
– Да, – подтвердил сыщик реальность происходящей обстановки.
– Отлично. Молодец Василий, давай его сюда. А, малолетка этот, Пташкин, «раскололся»? – прижав плотно телефонную трубку к уху, оперативник скрипнув стулом поднялся.
– Да, хорошо, спасибо, что даёте ещё один шанс Гриши подняться в обществе умных и честных людей. Сейчас мы к вам подойдём…
– Василий, всё поняла. Жду в кабинете, – и частый повтор короткого сигнала в трубке известил сыщика, о последнем и ответственном этапе заканчивающейся очередной историей криминалитета раненной страны.
Скромно, уже без зарисовок и тонах своего воображения, Григорий искренне поведал очередную, грустную свою ошибку, которая готовила ему ещё один шаг в небытие лагерной жизни. Психологический образ его натуры практически сформировался – пакостить и бояться, бояться и пакостить. Он просто не мог уже по другому. Его душа годами определяющаяся к подобному взгляду, словно метастазами проросла в клетках, не меняющееся натуры.
– Кто из вас, этого мужчину начал бить? – отзвучал очередной вопрос следователя по факту грабежа, раскрытие которого близилось к концу. Печальной покорностью Гриша молча высиживал стул, опустив глаза.
– Пташкин, – не задумываясь долго, пробормотал он.
– Высокий, здоровый с одного удара валит