А ну-ка, друг мой, за бутылкой
Сгоняй еще разок в куток.
Да, в пьяном виде, я уж знаю,
Любви и пола вспыхнет страсть
К какой-нибудь пижонке Рае,
Хоть не надолго все же сласть.
Но в трезвом виде ты за грубость
Меня, конечно, извини
Тебе в ней нравятся лишь зубы,
А зря, ведь медные они.
А дальше идет вообще какая-то складно сказанная ерунда о прирожденной порочности женщин. Сейчас это стыдно повторить, я, богохульник, даже прародительницу Еву приплел. А кончилось тем все это, что оба мы напились до чертиков. В общем, жили мы тогда этакой, чуть ли не богемной жизнью.
Валя Швидок и знакомый нам Виталий Довгань, мучающиеся с похмелья, собирают бутылки, сдают их и покупают сухонького. Идут веселые, приговаривая: «Бутылочка нам не повредит». Долго по аптечному делят приобретенное. Затем Валя залпом выпивает свою долю, ложится на койку лицом к стене и замолкает. Довгань же садится на подоконник, открывает створку и пьет за здоровье прохожих по глотку. Заглянул я, помню, в этот момент к ним. Виталий великодушно предложил и мне пригубиться к его стакану.
– Кислятина, – кривлюсь я.
– Так в этом же весь смак. Валентин Федорович, – обращается за поддержкой Довгань к лежащему у стенки Швидку, – в этом смак?
– В этом, – басит, как из бочки, Валентин Федорович зло и недовольно.
Странно, но пьянство в Обнинске особым грехом не считалось. А у атомщиков было какое-то забавное убеждение, что алкоголь вымывает из организма радиоактивный стронций. Но это к слову.
К слову можно сказать и то, что пьющие горькую тогда были уверены: они в любой момент могут «завязать». Как, кстати, и мои земляки – пилатовцы. Сосед Гена Кокошников свое пристрастие к горячительному объяснял, например, довольно просто: «Есть на что – вот и пью, не будет – перестану». А экс-председатель колхоза дядя Генаша Бонокин, такой же поклонник Бахуса, привыкший пить в основном за чужой счет, говорил нечто обратное: «Да передо мной хоть сорок бочек вина поставь – пройду мимо, не гляну, если за выпивку свои деньги платить потребуется».
В нашем институте работало много ребят, бывших подводников с атомных лодок – как рядовых матросов, так и офицеров, списанных по известной болезни на берег. Удалая братва была, сейчас многие уже в земле сырой. Царство им небесное. Об их похождениях я уже писал в своих книгах ранее. Женившись, многие не могли иметь детей, страдали. Отличались отчаянной смелостью, умением рубануть «правду-матку» в глаза любому начальнику. Ничего и никого не боялись. Даже евреев, что проникали в структуру института на хозяйственные, снабженческие должности. Помню, гуляли мы на свадьбе у одного товарища, который пригласил на торжество своего начальника – Марка Любарского, заочно учащегося уже лет 10 в каком-то вузе, но должность высокую получить сумевшего. Коля Рыжов, тоже наш приятель, чем-то недавно обиженный Любарским, поднимается с места, вроде бы тост хочет провозгласить.