С точки зрения еврейских теологов само появление теорий о нееврейском происхождении Моисея объясняется, в основном, двумя причинами.
Первая из них заключается в нежелании признать истинность версии «Пятикнижия», так как такое признание невольно предполагает и веру в Божественное откровение, во вмешательстве Бога в человеческую историю. Словом, если называть вещи своими именами, признание истинности версии Пятикнижия в значительной степени означает и признание существования Бога. Поэтому возможность того, что «Пятикнижие» говорит правду, ими даже не рассматривается – его рассказ заведомо воспринимается ими как ложный и, следовательно, в противовес ему надо всенепременно выдвинуть некую альтернативную версию, базирующуюся на материалистическом мировоззрении.
Вторая причина продиктована неверием в духовный потенциал и творческие силы еврейского народа, в неготовность и в нежелании признать, что он мог породить фигуру такого масштаба, как Моисей. Однако если мы проследим за историей евреев с древности до наших дней, то увидим, что этот народ подарил миру немало замечательных людей, и сама эта история свидетельствует о его мощном духовном и творческом потенциале, который, кстати, с равным успехом может быть использован как во благо, так и во зло.
В своем эссе «Парадигма Моисея» известный популяризатор науки Р. Нудельман доказывает, что история жизни Моисея не просто психологически обоснована, но и не раз повторялась в истории еврейского народа (да и, заметим вновь, в истории других народов) и еще не раз повторится в будущем.
«Парадигма Моисея, запечатленная в библейском рассказе, кажется удивительно современной – если читать этот рассказ вне его религиозного контекста, – писал Нудельман. – …Что же такое эта парадигма? Вот перед нами талантливый еврей, который вырос в чужой культуре, на ее верхах, не зная ограничений и дискриминации, выпавших на долю его более «простых» современников, не зная, в сущности – даже не помня, что он – еврей. Вот он внезапно для себя входит в конфронтацию со своей средой и режимом. Заметим: конфронтация эта не имеет чисто еврейского характера. Моисей убивает надсмотрщика, который избивает раба; тот факт, что раб этот оказался евреем в значительной мере случаен, да Моисею поначалу и неизвестен. Трудно предположить внезапную вспышку «национального достоинства» в этом египетском принце, избалованном вседозволенностью и вседоступностью, привычкой, что любая его прихоть будет исполнена