весьма размыты, никогда не знаешь, где проходит черта, за которой заканчивается ужас. Сидя на полу просторной комнаты, чувствуя себя полностью опустошенной, Вера пыталась обдумать свое новое положение: там, в тюрьме, она по крайней мере была живым человеком. У нее был адвокат, она могла рассчитывать на помощь консульства, а еще были законы – часто несущие чисто декоративную функцию, они тем не менее служили сдерживающим фактором – это она осознала только сейчас, окунувшись в реалии полного беззакония. «Я объявлена мертвой, – снова и снова повторяла себе Вера, пытаясь вникнуть в смысл этих слов и в последствия, кои они влекут за собой, – а это значит, что меня просто нет. Никто не защищает меня отныне: ни адвокаты, ни законы, никто и ничто. Я исчезла юридически, и в любую минуту могу исчезнуть физически, стоит так решить незнакомому человеку, для которого жить мне или умереть представляется всего лишь прихотью. Ничто не мешает ему убить меня в любой момент, и он это понимает». Ей казалось: еще немного и она сойдет с ума от страха и неопределенности… что будет завтра, через неделю, через месяц? Каково это – жить, гадая, проснешься ли ты на следующее утро, доживешь ли до вечера? Жить, зная, что у тебя нет никаких прав и ты отдана во власть человека, взрывающего больницы? А главное – нет будущего. «Ее нельзя отпускать, она много знает…» – эта фраза раскаленным железом врезалась в сознание. Не отпустят… А ждать помощи неоткуда. Вот такой расклад. Она исчезнет окончательно, и никто никогда не узнает, что с ней стало на самом деле. Может, к лучшему, что родителям сообщили о ее смерти, сказала себе Вера, потому, как вполне вероятно, так оно и есть, а она просто не ведает об этом…
***
На часах почти три ночи. За дверью раздается новый приступ кашля, продолжительный и особо сильный. Выждав немного, Байрон осторожно заглядывает в комнату. Негромко интересуется, не нужно ли ей чего-либо? В ответ – тишина. Яркий свет лампы освещает лежащую с закрытыми глазами девушку. «Не выключайте свет», – попросила она, вернувшись в комнату. Он с готовностью согласился: ему это только на руку. Помешкав с минуту, приближается, всматриваясь в бледное лицо, вновь интересуется ее самочувствием, и вновь ответом служит тишина. Байрон настораживается: она не могла не проснуться от подобного приступа кашля – притворяется, что не слышит, или ей в самом деле плохо? Решившись, дотрагивается до ее руки, безжизненно свисающей с кровати: рука горячая и сухая. Поспешно возвращается в коридор… спустя четверть часа вновь проходит в комнату и в растерянности замирает: девушка неестественно бледна, лоб покрыт капельками пота, изредка с губ срываются слова на незнакомом языке – похоже, бредит, догадывается он. Поразмыслив немного, звонит в дом для обслуживающего персонала, будит Валентину – Эридеро, знает Байрон, весьма ценит женщину, работающую у него не первый год, и просит прийти незамедлительно. На нее и возлагает надежды: она просто обязана помочь
