Конечно, это было нечестно. Но, думаю, вполне оправданно и справедливо. Да и не хотелось рук марать.
Овсянников рухнул навзничь, широко раскинув мосластые руки.
– Убили-и! – истошно взвыл кто-то за нашими спинами. Я оглянулся. Это, прижав руки к груди и вытаращив водянистые глаза, кричала немолодая уже тетенька в калошах на босу ногу. Видимо, жена Овсянникова, вышла из дома на шум.
– Да кому он нужен, – сказал я, пристраивая лопату на место. – Этого бугая и ломом не убьешь.
– Люди, карау-ул! – продолжала блажить тетка. Этого нам еще только не хватало. Сейчас набегут, скрутят, в райцентр отвезут, ментам сдадут.
– Эльза, не ори! – вдруг приказал жене Овсянников. Он завозился на земле, оперся руками и сел напротив все еще откашливающегося Генки.
Овсянников пострадал не особенно – была разбита только одна бровь да припух нос – лопата – то прилетела плашмя. Он потряс головой и… заулыбался.
– Чё, за ножиком приехали, придурки?
Генка перестал кашлять и кивнул.
– Ну, – сказал и я. – Отдавай давай. А то ведь я и повторить могу.
– Коля, может, позвать кого? – неуверенно спросила жена Овсянникова.
– Сгоноши-ка нам лучше на стол чего-нибудь, – вдруг распорядился Овсянников. – Ну, молодые чемоданы, пошли мыть руки…
Что нам оставалось делать? Такого поворота мы никак не ожидали и приняли приглашение. И застряли у Овсянникова часа на два. Вот такой оказался мужик! Вот такой! Ну, а что касается того злополучного ножа…
– Мужики, вы уж меня простите! – плакал, шмыгая опухшим носом, Овсянников, и бил себя рыжеволосым кулаком в грудь – это когда мы уже начали вторую бутылку. – Ну, хрен его знает, что на меня нашло тогда. Нож-то и в самом деле отличный был. Ну, взял и отнял, не удержался. Уж так хотелось мне его заполучить. Простите, если можете.
– Да прощаем, прощаем! – нетерпеливо сказал я. – Ты его верни все-таки.
Мне очень хотелось вновь увидеть тот самый нож, который тогда буквально околдовал меня своей грозной, хищной красотой. А может, он вовсе не такой уж замечательный, а просто остался таким в моем прошлом, детском воображении? Короче, пусть отдает. Там разберемся.
– Ножа я вам не отдам, ребятки, – неожиданно твердо сказал Овсянников, и мы с Генкой переглянулись: «шо, опять?».
И тут его жена Эльза, все это время молча и с неодобрительным видом сидевшая в сторонке, закрыла лицо ладонями и, спотыкаясь, вышла из комнаты.
– Чего это она, а? – пьяно удивился Генка.
Овсянников молча опрокинул стопку водки, выдохнул, не закусывая и, глядя в стол и медленно выговаривая слова, сказал:
– Вашим ножом. Мой сын. На танцах.