– Конечно, я сегодня попросил его сообщить им, что я здесь, ведь они уже наверняка разыскивают меня.
– Это хорошо, – задумчиво промолвил Бизенко. – Будем надеяться, что милиция признает свою ошибку и выпустит вас на свободу.
– Я абсолютно в этом уверен, хотя иногда в голову приходит всякая чепуха, связанная с репрессиями прошлых лет. Ведь в сорок четвертом весь мой народ в течение нескольких дней был изгнан с родных мест на вымирание в казахстанские степи. Но, слава богу, времена уже не те, да и горбачевская перестройка дает серьезные надежды на то, что подобное не повторится.
Бизенко заинтересованно слушал Эди, уставившись в его лицо бесстрастным взглядом, отчего создавалось впечатление, что в этот момент он усиленно думает о чем-то своем. Это выдавали его нахмуренные брови и еле заметная игра желваков.
– В те годы досталось не только вашему народу – русские и украинцы не меньше пострадали, – с грустью в голосе заметил Бизенко.
– Знаю, рядом с нами жили семьи русских и украинских изгнанников, да и люди иных национальностей.
– Тяжелое это было время, вспоминать даже не хочется.
– Тут хочешь, не хочешь, начнешь вспоминать, когда тебя ни за что, ни про что… – вновь начал нервничать Эди.
– А где вы там жили? – неожиданно оживился Бизенко.
– Под Семипалатинском.
– Известный город, а я в Акмолинске, так что мы с вами в некотором роде земляки.
– А вы-то за что туда загремели? – спросил Эди, изобразив на лице недоумение.
– Не я, а мои родители, еще до войны, – процедил сквозь зубы «Иуда» и как-то весь напрягся при этом, что могло означать лишь одно – в нем живет ненависть к своим притеснителям, действовавшим от имени сталинской власти.
– Понятно, хотя, честно говоря, ничего непонятно, ведь мой народ обвинили во всех смертных грехах, даже в сотрудничестве с немцами, хотя немцев там и не было. Наверно, нашлись подобные причины и против ваших родителей.
– Нашлись, просто огульно обвинили в связях с ленинградскими троцкистами. В результате – отобрали квартиру и сослали в этот самый Акмолинск.
– А я подумал, что вы белорус.
– Нет, я из ленинградцев, то есть питерцев, нынче живу в Москве.
– Почему из питерцев, а не ленинградцев, сейчас же вроде все жители Ленинграда так себя называют?
– Далеко не все.
– А почему?
– Эди, это щепетильный вопрос. Можно сказать даже политический. Поэтому о нем лучше в другой раз, – пояснил Бизенко, глубоко вздохнув.
– В другой, так в другой. Хотя и интересно бы узнать, почему проживающие в одном городе люди ассоциируют себя с разными его названиями.
– Эди, не обижайтесь, просто воспоминания о родительских страданиях и их ностальгии о периоде жизни в северной столице навевают на меня хандру, отчего ужасно страдаю, а в данном случае не хотелось бы впадать в такое состояние, – в извинительном тоне произнес Бизенко. Затем, сделав некоторую паузу, как бы ожидая возможной