заслышав стоны мусорного бака.
Я знаю. У попа была собака.
Собаки нет. Но есть в окне паук.
Пожиться. Надев на нос очки,
вглядеться в стены дома цвета теста,
нюхнуть амбре из темного подъезда,
в котором смешаны «Шанель» и кабачки.
А под ногами, словно мелкий шрифт,
для голубей рассыпанное просо.
И разминая пальцем папиросу,
заслушаться, как воет старый лифт.
Стоять. Бояться. Или оглядеться.
Пожаловаться бабке на дожди.
И слушать, как струятся впереди
по водостоку шорохи из детства.
Взойти на лестницу и вспомнить имена,
и лица, долгих ожиданий тряску.
Там, где экземой шелушится краска,
не разглядеть свои же письмена.
От солнца двор поставлен на попа.
Пунктиром окна убегают к свету.
Я тут стою. Хотя меня здесь нету.
Как нет собаки больше у попа.
Комендант одиночества
Комендант одиночества смотрит мои документы
и прошенье мое прозрачными пальцами мнет.
Молча ставит печать и глазищами цвета цемента
буравит сознанье и разовый пропуск дает.
Он ведет меня краем густого лесного массива,
а потом по тропе он подводит к застывшей реке.
Говорит: «Это здесь». Я сажусь на траву. Тут красиво.
Комендант исчезает с папкой бумажек в руке.
Медно-пламенный линь на меня из водицы взирает.
И восходит луна, законам театра верна.
А на том берегу в покосившемся старом сарае
мышь сгрызает в земле остатки гнилого зерна.
Комендант одиночества все это мне предоставил,
может, на день, может, на целую тысячу лет.
И деревья скрипят надо мной жестяными листами.
Луна застывает на всходе, желта, как омлет.
Комендант одиночества тихо вернулся в каптерку.
Он шлагбаум закрыл и крутой заварил кипяток.
Снял с себя сапоги и сырую стянул гимнастерку.
Выпил чаю покрепче, сидя лицом на восток.
Сегодня вороны…
Сегодня вороны не слишком крикливы
и белым цветком обозначился вьюн.
А узкие листья изогнутой ивы
повисли над озером. Лето. Июнь.
Наверное, мудр тот, кто это придумал,
кто сам не живет здесь, но помнит о нас.
Как троица, встали у леса три дуба.
Там был и четвертый, но высох, угас.
Кто ветки его карандашным огрызком
лишь только наметил, потом обломал…
Не страшно к нему подойти слишком близко.
Срок жизни любой возмутительно мал.
Кто нас охраняет с невидимой вышки?
Мы пленники разума, но без оков.
Мы даже не гости, а легкие вспышки,
как танец над садом ночных светляков.
Я тоже пылаю и крохотный свет мой
пока еще теплится в чьих-то руках.
Дойти до заката и встать до рассвета,
чтоб оба зрачка растворить в облаках.