К удивлению оставшихся в Тауэре многочисленных слуг, французский принц королевской крови вполне непринужденно обошелся без помощи лакеев и отошел ко сну, напрочь игнорируя заведенный еще в дедовские времена церемониал. Более того, батистовая ночная рубашка и отделанный гентскими кружевами колпак так и остались невостребованными. Будто бы пристойно брату французского короля касаться грубых льняных простыней своим августейшим телом. Наверняка поведение высокого гостя утвердило чопорных островитян, моих земляков, в мысли, что французы, невзирая на титулы, абсолютные дикари и, уж конечно же, близок конец света. Иначе не стал бы принц вести себя столь возмутительно неподобающим образом.
Впрочем, все же не обошлось без напоминания о той прискорбной детали, что Тауэр – не только королевская резиденция, но и застенки. Едва лакеи, не подозревающие о языковых возможностях системы «Мастерлинг», а потому весьма прямо выражающие свое мнение по адресу невежи лягушатника, вынесли из спальни канделябры с недогоревшими свечами, как тут-то все и началось.
Сначала за меня принялись клопы, потом к ним присоединились блохи, и, как мне показалось, не только они. Я скоро пожалел, что не одолжил у Рейли полный доспех. Если залить сочленения оловом и дышать через трубочку, то ночное одеяние получается куда как более уместное, чем невесомая батистовая рубашка. Часа полтора я с остервенением крутился на пролежанной былыми обитателями тюремных покоев перине в тщетной надежде собственным телом передавить весь ничтожный кровососущий сброд. Пустая затея! За время странствий по временам и народам мне нечасто доводилось ночевать в столь отвратном месте. Разбитый наголову неисчислимым воинством гнусных паразитов, я, чертыхаясь, покинул окровавленную постель, ища спасения в бегстве. Сквозь старый потертый ковер ступни обожгло холодом, точно за окнами был не конец мая, а как минимум октябрь. От стен тянуло сыростью, и я, повинуясь исконно английскому принципу искать во всем положительную сторону, невольно возблагодарил Господа за то, что Рейли не разместил нас в башнях с окнами с видом на реку.
Я обвел спальню взором загнанного оленя, подбирая, во что бы завернуться, и с ужасом осознал, что единственную одежду – ту самую, в которой я был все эти дни, недоумевающие лакеи, пораженные скудностью моего гардероба, унесли с собою, чтобы хоть как-то привести в порядок. В конце концов, поминая в порядке старшинства все чертово семейство, мне удалось сорвать балдахин, красовавшийся над пыточным ложем, и, завернувшись в него, точно Цезарь в тогу, водрузиться на единственное в комнате кресло.
«Занятно, что скажут поутру слуги, застав французского принца в столь непотребном виде?!» – едва успел подумать я, как груз накопившейся усталости намертво запечатал веки, не оставляя сил для дальнейших размышлений.
Однако тревожился я зря. Хотя, признаться, чест�