Измор, начатый Сибирским правительством, несомненно охлаждавший порыв членов совещания вынужденным бездельем, почувствовался определенно. Из предосторожности сбор пленума на новое заседание пришлось предоставить президиуму, в зависимости от приезда сибиряков.
12 сентября состоялось третье заседание совещания. К этому заседанию прибыла наконец и делегация Сибирского правительства[5] в составе: члена Административного совета профессора В.В. Сапожникова, члена правительства И.И. Серебренникова, вошедшего в состав президиума, вместо оставшегося в Омске И.А. Михайлова, и военного министра генерала Иванова-Ринова29, сменившего «ушедшего» в отставку Гришина-Алмазова.
Началось это заседание двумя характерными выступлениями: председателя Национального совета чехословацких войск Павлу с ответом на приветствие, посланное совету Государственным совещанием, и председателя Комуча Вольского с проектом приветствия по поводу высадки союзных десантов в Приморье (Владивосток).
Оба они характерны для тогдашнего положения и настроений. Воспитанный поколениями, организаторский склад ума чеха Павлу подметил шатания еще не приступившего к работе совещания. Это не было выгодно для начавших уже «утомляться» чехов, и Павлу коротко и резко призывает совещание к оценке действительного положения.
«Мы, – говорит он, – равно, как и вы, чувствуем тяжесть момента, когда нам всем были даны уже два предостережения. Первое – прорывом севернее Уфы[6], в действительности не ликвидированным, и второе – падением Казани. Господа, мы все должны объединиться для того, чтобы не ожидать третьего предостережения».
Это произвело впечатление, но, конечно, ненадолго.
В выступлении Вольского характерна общая тогда всем приемлемость интервенции, расчет на ее спасительное действие и вера, что она пришла «не ради вмешательства во внутренние дела России, а исключительно во имя союзного договора, с целью содействия освобождению России от ига общего врага и восстановления Восточного фронта, как раз в момент превращения фронта внутренней борьбы во фронт борьбы внешней».
Еще характернее безоговорочная неприязнь к немцам, убежденность, что они руководят боевыми операциями большевиков.
«Там, – говорил Вольский, – где находится сейчас наш главный боевой фронт, совершенно ясно обозначилось, что этот фронт уже перестал быть фронтом внутренней Гражданской войны, что этот фронт фактически уже становится фронтом немецким, и это обозначилось не только в силу того договора, который заключен большевиками с немцами, но и фактически в силу того, что войсковые силы большевиков пополняются действительными немецкими силами. Хотя там еще нет регулярных немецких армий, но действительная немецкая помощь, организующая армию, дающая человеческие силы, снаряжение, указания, командный состав – вполне обнаружена».
В