До края уже было рукой подать. Когда под руку попался не гнилой пучок травы, а корень дерева, я вцепился в него, как в последнюю надежду, и с криком вывалил изможденное тело наружу. Я лежал на животе на самом краю бывшего водохранилища и дышал, дышал, превозмогая обжигающее ощущение в ребрах, нарастающее с каждым вздохом.
Ухватив ствол хилой осины, я сел. Обе ноги, похоже, выбили из суставов в коленях. Успокоив сердце несколькими вдохами, я принялся за левую ногу. Схватил ее покрепче и провернул. От дикой боли хотелось откусить себе язык. Из глаз хлынули слезы, все равно как у нежной девицы, впервые увидевшей раздавленного песика. Не давая себе передышки, вправил вторую ногу. Их обдало жаром, словно полили кипятком. Опираясь спиной о ствол дерева, я поднялся и тут же скрючился. Сложив руки на груди, словно ребра могли выпасть наружу, побрел, шатаясь как пьяный. За спиной загорались огни. Отстойник оживал в сумерках, и сейчас, останься я лежать на дне водохранилища, меня бы уже отыскали.
Нос учуял запах дыма, вязкая жижа под ногами сменилась грубо отесанным камнем. По узкой дорожке я брел к району, именуемому Карьером.
Широкие трубы уводили пар и черные коптящие клубы в небо, те соединялись в одно непроницаемое облако, которое зависло над землей и не собиралось никуда двигаться. Местные жители шутили, что им нипочем ни дожди, ни снега, ни палящее солнце. У них вечные сумерки и осень. На глиняном карьере, давшем название целому городскому району, расположились гончарные мастерские. Там же очищали глину, лепили посуду, обжигали и отправляли в магазины. Помимо мастерских здесь, как плесень в подвале, расползались заводы и заводики. Металлоплавильные, столярные, оружейные, ткацкие цеха… Вся промышленная мощь Асилума была заключена на этом пятачке земли, и черное облако не зря зависло над их головами. Землю покрывал слой пепла, его частицы летали в воздухе, точно снег.
Раньше дома строили подальше от фабрик, но теперь кривые крыши были натыканы повсюду. Здесь рождались и росли дети, отравленные гарью и едкими парами, здесь они взрослели и умирали, иногда даже не зная, что бывает синее небо и воздух без пепла.
Дорогу выкладывали камнями, чтобы в дождливый сезон было проще возить груженые телеги. Дожди здесь любили, их ждали. Пока капли прибивают пыль, можно дышать. Приезжающие порой владельцы фабрик ходили по улицам только с повязками на лицах, а местные все удивлялись зачем.
Даже Отстойник, место, о котором забыл и Бог, и императрица, был во много раз лучше этой погибельной дыры. Но здесь были работа, хлеб и школа. А ценнее всех врачи, на вес золота. Болели жители Карьера постоянно. Точнее сказать, они редко выздоравливали. Именно поэтому все лекари ехали сюда, зная, что уж тут голодать не придется.
Сейчас было самое шумное время: дневная смена отработала своё, а ночная только заступала. На улицах собирались толпы народу. Повсюду слышались разговоры, смех. Начинали свою